Дрожа от волнения, она постояла на месте, слушая, как вода и грязь стекают с нее на газеты, валявшиеся на полу у двери, наслаждаясь уже тем, что дождь остался за стеной, и не видя ничего, кроме мерцания огня в печке. Принести еще угля? Уголь подождет. Если ее неизвестный гость просто отошел по нужде, она услышит, как он залезает обратно в машину.
Она стянула плащ. Ее тошнило от запаха скипидара. Постепенно она начала различать комнату: раковину и тумбочку в углу, стремянку, банки с краской, парафиновую лампу, диван и кресло в чехлах, словно в траурных вуалях. Всю остальную мебель она сдвинула в спальню. Женщина на диване пила чай.
Взвизгнув от неожиданности, Алиса отпрыгнула назад и врезалась спиной в дверь.
Гостья нахмурилась и поставила чашку на блюдце, которое держала в другой руке.
– Добрый вечер, мисс Прескотт. Простите, если напугала вас. – Она сидела, чопорно выпрямившись. В коричневом твидовом пальто с меховым воротником она выглядела очень солидно. Объемистый саквояж лежал на диване рядом с ней. Ее блестящие глаза и угловатые черты странно напоминали птицу.
С минуту Алиса не могла произнести ни слова – она вся дрожала.
– Вы моложе! – наконец выдавила она.
Гостья подняла аккуратно подведенные брови, как бы обдумывая, не оскорбительно ли подобное замечание.
– Моложе чего? Великой Хартии?
– Чем были, когда я встречалась с вами в прошлый раз. И вы все еще мисс Пимм?
Она была совершенно сухой – от шляпы до крепких башмаков с квадратными носками, хотя дорожка у крыльца вся раскисла от дождя. Даже на воротнике не было видно ни капельки.
– Полагаю, мисс Прескотт, сойдет и это имя.
Шок от неожиданности прошел, уступив место злости.
– А моя фамилия теперь Пирсон. – Одеревеневшими пальцами Алиса пыталась справиться с пуговицами пальто.
Ведьма покосилась на палец без кольца и с минуту обдумывала новую информацию.
– Однако вы живете одна, миссис Пирсон. Могу ли я выразить вам свое соболезнование?
Объяснение было бы гораздо уместнее. Запертая дверь ни при чем. Дверь она могла еще понять: кто как не мисс Пимм как-то раз выдернул Алису с велосипеда и усадил на заднее сиденье автомобиля – это при том, что два этих транспортных средства сближались друг с другом со скоростью сто миль в час? Но вот зачем ей нарушать одиночество, выстраданное Алисой по праву? Неужели она не понимает, что видит перед собой отшельницу?
Потом до нее наконец дошло.
– Эдвард? У вас новости про Эдварда?
– Он жив и здоров. По крайней мере был две недели назад. Но разумеется, причина моего вторжения – это он. Это ведь уже не в первый раз, не правда ли? – Мисс Пимм чуть раздраженно покачала головой. – Должно быть, там, где дело касается этого молодого человека, у меня пробуждается материнский инстинкт.
– Он вернулся?
– Нет. Он все еще в Соседстве. Что бы он ни обещал, он ни разу не был на Земле с тех пор. Я, несомненно, поставила бы вас в известность, если бы узнала о нем что-нибудь. Это первые достоверные сведения о нем, которые я получила.
И первые, которые получила Алиса за без малого два года. Она повесила плащ и грязное пальто на гвоздь у двери.
– Значит, недостоверные до вас все-таки доходили?
– Я получила сообщение, что он объявил о своем намерении исполнить пророчество и после этого ушел из Олимпа. Подробности этого были столь туманны и неправдоподобны, что я не стала беспокоить вас.
Алиса растерла замерзшие руки, потом стянула сапоги.
– А что достоверного на этот раз?
– Всему свое время. Я подогрела чай. – Ну да, конечно. Заварной чайник в стеганом чехле стоял на стремянке, на ступеньку выше молочника, сахарницы и пустой чашки. Мисс Пимм явно не теряла времени зря – ведь Алисы не было дома от силы минут двадцать.
– Очень мило с вашей стороны ехать в такую глушь, чтобы дать мне знать.
– Она, взяв чашку, благодарно улыбнулась. Не было нужды спрашивать у старой ведьмы, как та выследила ее.
– Вы болели.
– Что, это так заметно?
– Нет. Обычному человеку – нет.
– У меня была испанка.
– Что ж, вам досталось. Должно быть, вам здесь одиноко после Лондона?
– Я выбрала это сама. – Ее руки дрожали от злости, когда она наливала себе чай. За тот месяц, что она прожила здесь, к ней не заходил никто. Если не считать торговцев, молочника, зеленщика и почтальона… Ни одного соседа. Она хотела одиночества – она его получила. В избытке. До сегодняшнего дня. Сегодня ее
