жизнью и даже потерял человека. Возвращение контрзаложников — гениальный жест, очень умная тактика выведения противника из равновесия и также еще большая бравада. У Уолли были некоторые сомнения по этому поводу, но он по-прежнему молча стоял, крепче прижав к себе Джию.
Не обращая внимания на реакцию, Ннанджи приказал Линумино вызвать для Ротанкси паланкин и отсалютовал мечом, когда они попрощались. Потом обвел компанию взглядом человека, донельзя довольного собой.
— Лорд Боарийи. Два ближайших вниз по течению города — Ки Сан и Дри. У тебя двадцать дней до моего возвращения. Возьми необходимые силы. Пойди и проверь гарнизоны. Накажи виновных и поставь на места хороших людей.
— Да, милорд. — Хмурая гримаса высокого воина сменилась широкой улыбкой. Это уже походило на благородное занятие — не то что ползать в ночи с дубинками. Свободные мечи всегда не прочь были показать свое превосходство над городскими гарнизонами.
— Приведи гарнизон к присяге сбору и проинформируй короля Ки Сана и старейшин Дри, что о любых проступках воинов они должны теперь сообщать в Каср мне или Лорду Шонсу.
Боарийи кивнул, откровенно одобряя.
— Я знаю, — продолжал Ннанджи, оскалившись, — что рив Ки Сана, Досточтимый Фарандако, — вор. Он украл мою рабыню. Лиши его должности! Конфискуй его имущество в пользу сбора. Приведи его сюда в цепях. Я сам разберусь с ним.
Ни процедуры обвинения? Ни суда? Конечно, Ннанджи даст человеку меч и бросит формальный вызов, но это будет, скорее, казнь.
— Воины, которые откажутся присягать, милорд?.. — спросил Боарийи.
Ннанджи пожал плечами:
— Дай им выбор — голова или пальцы. Но не оставляй ни одного дееспособного воина без присяги!
Боарийи салютовал — кулак на сердце. Ннанджи повернулся, но тут Тана подошла ближе и что-то прошептала ему на ухо. Тот улыбнулся ей и повернулся с сияющими глазами к Уолли:
— Сколько тратит Каср на сбор, брат?
После тяжелого раздумья Уолли наконец сказал, что около пяти тысяч золотых, включая портовую плату.
Ннанджи кивнул и обернулся к Боарийи:
— Дри и Ки Сан оба больше и богаче Касра, но для начала возьмем с них тоже по пять тысяч золотых, потом — больше.
Он победно улыбнулся Уолли — воины будут есть.
Боарийи оказался сообразительнее, чем казался.
— А если они откажутся платить, мой сеньор?
Ннанджи поджал губы, а потом сказал:
— Ты должен выполнить приказ любым путем, вассал.
Застыв от ужаса, Уолли только и смог пробормотать:
— Ннанджи!
Во все времена, возможно, во всех мирах тираны находят такой выход из трудных положений. Боарийи ведено было стать неистовым, не знающим пощады, но если его обвинят в жестокости, Ннанджи от него откажется, сказав, что такого приказа не отдавал. Это был классический пример перекладывания ответственности, необходимый атрибут деспотии. Уолли почти уже чувствовал дым горящих домов.
Ннанджи повернулся, готовый к сопротивлению:
— Брат?
И Уолли ушел от конфронтации. Он принял решение и теперь должен жить с ним. Обсуждать приказы нового лидера на публике — проявление недоверия к власти. Как-нибудь наедине он попробует поговорить с Ннанджи, и, может быть, ему удастся заставить его подчиниться здравому смыслу.
— Даже богатые города могут оказаться не в состоянии заплатить столько под угрозой меча, Ннанджи, — сказал он мягко.
Ннанджи недовольно скривился, но он откровенно был рад, что эта его идея не была принята в штыки.
— Конечно, ты можешь дать им время на то, чтобы собрать деньги, вассал. Лорд Джансилуи? Вверх по Реке — Уо и Тау — города поменьше, но… по две тысячи золотых ты с них получишь. Боюсь, у тебя не хватит времени дойти до Шана.
Джансилуи салютовал, он тоже улыбнулся в предвкушении дела.
Потом Ннанджи перевел взгляд на Тиваникси — тот уже улыбался.
— Кво, мой сеньор?
Ннанджи кивнул.
Внутри Уолли что-то умерло. Введенные им стремена будут опробованы в первом военном походе Мира, но не против колдунов. Кавалерия выступит против дружественных городов и будет разрушать их именем закона. Ему было непереносимо больно.
— Как велик Кво? — спросил Ннанджи. — Впрочем, неважно. Сам присуди им нужную сумму денег.
Уолли снова был потрясен. Тиваникси — хороший человек, но ни один воин не испытывает симпатий к гражданским. Вложив всю свою энергию и умение в выполнение этого нового приказа, он применит силу против городов, которым ни на чью помощь не приходится надеяться, разве что своих богов. Богиня! Прости меня!
Тиваникси салютовал, и Уолли знал, что следующим будет он. Легонько отведя Джию в сторону, чтобы принять более соответствующий воину вид, он стал ждать приказа.
— Думаю, катапульты еще послужат своему назначению, брат, — сказал Ннанджи. — Они достаточно напугают колдунов перед твоими переговорами…
Тон его был мягче, чем при разговоре с вассалами, это была скорее просьба, чем приказ, однако предполагалось, что она будет выполнена. Возможно, он сам так говорил с Ннанджи, когда их отношения были другими. Он не стал отказываться. Катапульты, луки, ножеметание — все это нужно теперь было выжать из него, как сок из виноградной лозы. Теперь в сутрах есть все, что требуется сбору, сказал Ннанджи. Хотя они допускают некоторые варианты, но сбор должен иметь канон униформы… каждый, кто не искал продвижения за время сбора, должен представить объяснения… каждый, кто прыгнет через два ранга до возвращения Ннанджи, станет его личным подопечным… переделать все, что было временным, в постоянное… не снижать дисциплину…
Когда он кончил, Уолли молча приложил кулак к сердцу, как это делали вассалы. Ннанджи хватило любезности слегка покраснеть. Потом с юношеской непосредственностью, которая придавала ему такой шарм, он широко улыбнулся и сказал:
— Как у меня получается, Шонсу?
Уолли спрятал свое отчаяние, сотворил на лице улыбку и сказал:
— Отлично, брат.
Уже? Мы уже льстим? Почему бы сразу не сказать, что Боги им довольны?
Проблемы подождут, подумал Уолли; корабль готов к отплытию. Но они не станут долго ждать. Король Ки Сана заплатит тысячу золотых за наложницу с роскошными формами — это уже не очень походит на просвещенную монархию. Что станут делать эти обновленные гарнизоны, получив незаконный приказ? Или оказавшись перед необходимостью сбора непомерного налога? Кто его пойдет собирать? Кто его будет охранять? Кто считать? Кто распределять полученные деньги?
Примитивный взгляд Ннанджи на совершенный Мир не предполагал этих вопросов. Даже Уолли не знал на них ответов.
— Ладно! Нам нужно успеть на корабль, жена, — сказал Ннанджи. Он сделал два шага, споткнулся и потерял равновесие. Потом он посмотрел на ковер, о который запнулся, — серебристые пеликаны и бронзовые морские коньки. Он оглядел гобелены, занавеси, сверкающую мебель.
— Тебе больше ведь не нужен этот хлам, так ведь, Шонсу? Как только избавишься от него, издай указ: с этих пор любая взятка, принятая воином, расценивается как величайшее преступление — для всех
