Вычитание земли

Мальчик встает, берет бутылку и выходит из комнаты. Слышен шум сливаемой воды. Мужчина садится на стул. Мальчик входит и садится на свое прежнее место.

МУЖЧИНА. (со вздохом ). Алеша… Сегодня исполняется три года со дня нашего знакомства, так получилось, что ближе тебя у меня никого нет… Поэтому я хочу открыть тебе одну тайну. Пообещай, что об этом никто не узнает. А лучше поклянись…

Мальчик с ироничной улыбкой поднимает вверх правую руку.

МУЖЧИНА. Нет не так – словами… Алеша, о том, что ты все таки можешь разговаривать, знаю только я. Кстати, я собираюсь сообщить это твоим родителям, по крайней мере, чтобы моя душа напоследок была спокойна…

МАЛЬЧИК. А они вам поверят?

МУЖЧИНА. Почему нет?

МАЛЬЧИК. У вас плохая репутация, Сергей Иванович, на домофон в подъезде деньги не сдали, на ремонт тоже… Нелюдимый, ни с кем не здороваетесь… А если еще узнают, что я к вам бегаю, сейчас к дружбе дяденек с мальчиками знаете как относятся?

МУЖЧИНА. Ладно. Хочешь – молчи. Но сейчас пообещай, что о нашем разговоре никто никогда не узнает.

МАЛЬЧИК. Я вообще ни с кем, никогда и ни о чем разговаривать не собираюсь. Поэтому с легкостью даю вам это обещание.

МУЖЧИНА. Как ты знаешь, я приехал в сюда 45 лет назад на строительство плотины. Закончил институт и попал по распределению. Всех вещей – фанерный чемодан, ну и то, что на мне. На поезде еду, смотрю, а от красоты аж дух захватывает, а когда Волгу увидел… У нас ведь на Брянщине какие речки – курица вброд переходит, а здесь такое, маяковское все такое, силище-раздолье… Я в тамбуре папироску от волнения закурил и думаю – «Ну все, Сережа, здесь тебе и жить». На стройке тогда тяжело было, процентов восемьдесят рабочих – зеки, вниз в котлован смотришь, а там ватники, как жуки копошатся. Под меня сразу две монтажные бригады поставили, здесь уж пришлось психологией заняться, зеки – народ непростой. Хоть и охрана и чекисты кругом, а все равно требовалось ухо востро держать, заточку на мостках в бок сунут, еще шесть метров пройдешь, потом свалишься или бадья с цементом «случайно» сорвется, пока прикуривать будешь… А с нас ведь, со специалистов, по три шкуры за план срывали, так что через полгода и по фене ботал и чифирь пил… В общем, сжился с коллективом. Алеш, знаешь что, дай-ка я в кресло пересяду, а то спина затекла…

МАЛЬЧИК. Конечно.

Мужчина садится в кресло, мальчик на стул. Мальчик берет со стола сигарету и, прикурив, выпускает вверх струю дыма.

МАЛЬЧИК. Может чай поставить?

МУЖЧИНА. Не сейчас… Так вот, работа адская… Жили мы, специалисты, в бараке, от зековского ненамного отличался, зато столовая своя была, площадка волейбольная. Поначалу после работы от усталости с ног валились, но организмы молодые, крепкие, стали потихоньку привыкать, появилось свободное время. Ребята начали к девчатам похаживать, гармошка-бутылочка, меня с собой тащат… А я… А я чувствую, все – устал, поем и в тряпки, на потолок смотрю, пока сон не утащит. Веришь ли, за полгода книгу в руки не взял, да что там книгу, даже газет не читал… Хорошо, что у нас парторгом Михал Васильевич Кудинов работал, мужик отличный был. Как-то позвал меня на день рожденья дочки его младшей, выпили, вышли на веранду покурить… «Чего, мол, с тобой?», спрашивает, «ходишь как в штаны наложивший?». Я ему про хандру свою и рассказал. Тебе, говорит, нужно обстановку сменить. Как говорю, куда я могу со стройки уйти, у нас ведь как в лагере: шаг вправо, шаг влево – побег…

МАЛЬЧИК. Прыжок на месте – провокация.

МУЖЧИНА. Ну, Кудинов говорит – ладно, есть способ. Когда совсем невмочь будет, я тебя с Митей буду отпускать, по окрестностям помотаться. Митя – это его водитель личный был, на «Победе» ездил. Буду тебе пропуск выписывать, места у нас знаешь какие? Мы тут с Ольгой по юности-то все кусты пообломали. Кудинов сам из местных был, набросал мне карту и началось. Я старался не наглеть, хотя бы раз в неделю выезжать, ждал этого как праздника, к воротам за час бежал, Митя путевку оформит и вперед… Ты на самой реке-то был?

МАЛЬЧИК. Вот где пляж, это что?

МУЖЧИНА. Водохранилище это… Вот, а когда просто река… Митя мотор заглушит и спать, а я к реке, сяду, руки в воду опущу и так хорошо, спокойно становится. Как будто домой вернулся и нет вокруг ни зеков, ни котлована, а только блаженство студеное сквозь пальцы струится… Особенно мне одно место нравилось. На другой стороне утес, а на нем сосна притулилась. И смотрю я на эту сосну и думаю: вот дерево, прям как я… А я…

МАЛЬЧИК. Блядь!

МУЖЧИНА. Ты чего?

МАЛЬЧИК (трясет рукой ). Сигаретой обжегся – заслушался… Извините.

МУЖЧИНА. Вот однажды сидел я так, тут солнышко вовсю светит и вдруг чувствую – засыпаю. Набрал пригоршню воды, плеснул в лицо, и все… Вот здесь-то, Алеша, все и началось… Вот представь, как будто я и не я… (Трет виски .) Трясет как в лихорадке, смотрю – на мне камзол старинный, манжеты, на пальцах перстни, но руки не мои – старые, в пятнах. Лицо ощупываю, понять не могу, мое – не мое, в воду гляжусь, а там рябь. Я вскочил, смотрю – машины нет, да и дороги нет, а все как будто то же, только другое, деревьев больше, что ли… На утес смотрю, а там две сосны… И тут меня как прорвало, я говорить стал.

Мужчина встает и, отведя правую руку в сторону, нараспев читает.

«Сей славен российский кунштюк, промысел горший и разорение есть, то бо зде в дешеву пору во всем своем нарожане пребывати и всяко нашия тайности проявляя, к воде и питию пригожему али може быть корыстна, то бо зде палатки поставить, а такоже поселения, а со стороны землю выкопать и камнем диким выкласть. Воду из всех пяти фонтанов привести в четыре места сливаться, а именно: первую к поварне убогих, достальное в море, против дверей два схода сделати сквозь сени обеих палат сторонников. Ко всем работам офицеров приставить и имена дать, дабы на ком спросить, ежели не так или не поспеют. Ассамблеи же с монплезирами…. Ну да это уже не важно…