До Рима — сорок пять километров. После часа бешеной скачки горизонт начал окрашиваться в кроваво — красный цвет. Всадники пришпоривают коней. Впереди поднимается зарево. Вскоре ветер доносит запах гари. В небе неторопливо плывет полная луна. Еще полчаса, и всадники врываются в объятый пламенем Рим.
За восемь веков Вечный Город разросся. Число его жителей достигало уже миллиона двухсот пятидесяти тысяч человек. Они ютились на довольно ограниченном пространстве, застроенном пяти и шестиэтажными домами. Во времена Нерона дома в Риме еще не заносились в реестр, как позже при Константине, который зарегистрировал тысячу шестьсот восемьдесят частных зданий и тридцать восемь тысяч четыреста пятьдесят многоквартирных инсул.
Перенаселенная столица империи горела часто. В 6 году она была основательно разрушена огнем, после чего Октавиан Август создал специальную пожарную службу, состоявшую первоначально из семисот человек. При Тиберий Рим пылал дважды. В 27 году выгорел целый квартал на Целии, а девять лет спустя — весь Авентин и часть Большого Цирка. Для восстановления разрушенных зданий на Целии Тиберий ассигновал огромную сумму — сто миллионов сестерциев. Пожары случались и при Калигуле, и при Клавдии. Последний лично принимал участие в тушении пожара в 54 году, когда был охвачен огнем район Марсова поля. Но все эти пожары по своей разрушительной мощи значительно уступали тому, который вспыхнул в ночь с 18 на 19 июля.
В ту ночь ситуация в Риме была просто катастрофическая. Огонь начался в густонаселенном квартале возле Большого Цирка. Сначала вспыхнули деревянные лачуги, в которых селились греческие и азиатские торговцы, потом пламя перекинулось на арену Цирка, и оттуда огненный шквал длиной более чем в пятьсот метров устремился на Палатин. Вскоре десять из четырнадцати районов, на которые Август разбил город, были охвачены пламенем.
В огне гибли древние храмы, великолепные дворцы, роскошные театры, триумфальные арки и бесчисленные памятники старины. Горел город, поражавший обилием мрамора и золота. Как сказал один оратор, кто никогда не видел Рима, тот подобен слепцу, не видевшему солнца.
Когда Нерон убедился, что спасти Палатинский дворец невозможно, он укрылся в своих садах на окраине города. В Риме же царил всеобщий хаос. Творилось нечто невообразимое. Впечатляющее описание той драматической ночи содержится у Диона Кассия. «Весь город охватило необычайное смятение, люди метались туда и сюда как безумные. Некоторые пытались помочь друзьям, хотя и опасались, что тем временем вспыхнет их собственный дом. Другие еще не осознали до конца, что они находятся в опасности и что все гибнет. Те, что находились внутри домов, устремились в узкие переулки, надеясь найти убежище снаружи; другие, наоборот, искали себе спасения в зданиях. Дети, женщины, мужчины, старики — все кричали и плакали. Из—за дыма и воплей ничего нельзя было ни увидеть, ни понять. Кто—то оставался там, где он находился, — онемевший и отупевший от страха. Многие из тех, кто спасал свое добро или грабил имущество других, устремлялись друг за другом и валились на землю под тяжестью узлов. Невозможно было двигаться вперед и вместе с тем невозможно было оставаться на месте, потому что все толкали и всех толкали, одни опрокидывали других и тут же были сбиваемы с ног сами. Многие задохнулись, затоптанные другими. И спастись было невозможно, потому что тот, кто избежал одной опасности, немедленно встречал другую — смертельную».
Укротить огненную стихию удалось лишь на шестой день, хотя на борьбу с огнем были брошены все силы. Пожарные пытались локализовать пламя методом «выжженной земли» и, чтобы воспрепятствовать продвижению огня, разрушали стоящие на его пути строения, используя для этого военные машины.
Нерон тотчас принял энергичные меры по оказанию помощи населению, лишившемуся крова: предоставил в его распоряжение многочисленные общественные постройки, организовал, работы по возведению для погорельцев временных бараков на Марсовом поле и в императорских садах, из Остии и близлежащих городов приказал доставить большое количество продовольствия и предметов первой необходимости, значительно снизил цены на зерно.
По словам Тацита, «принятые ради снискания народного расположения, эти меры не достигли поставленной цели, так как распространился слух, будто в то самое время, когда Рим был объят пламенем, Нерон поднялся на дворцовую сцену и стал петь о гибели Трои, сравнивая постигшее Рим несчастье с бедствиями давних времен».
Это, конечно, чистейшей воды вздор, хотя бы потому, что театр в дворцовой резиденции на Палатине находился в огне. Но сама по себе сцена весьма эффектна и способна поразить обывательское воображение. Образ императора, поющего посреди пылающего Рима, дает простор народной фантазии. Объяснение могло быть очень простое. Нерон, предпочитающий греческую культуру римской, в какой—то момент мог сравнить горящую столицу с гибнущей в огне Троей. Неуместная эскапада императора могла послужить основой для злой выдумки, имеющей своей целью возбудить против него народ.
Более того, нашлись злопыхатели, которые пытались возложить ответственность за пожар на принцепса и выставить его чуть ли не поджигателем своей столицы. Им очень хотелось создать вокруг него ореол безумца и злодея, жаждущего разрушений и кровавых жертв. Вероятно, им вспомнился Александр Великий, который в пьяном виде, подстрекаемый гетерой Таидой, спалил царский дворец в Персеполе, что повлекло за собой гибель всего города.
Приписываемый Нерону поджог Рима — всего лишь легенда. Принцепс не мог желать уничтожения Большого Цирка, места своих самых великолепных триумфов, и императорского дворца, только что заново отстроенного. По крайней мере, он позаботился бы о том, чтобы поместить в безопасное место сокровища римского и, в особенности, греческого искусства, которые находились во дворце. Нерон лишился не только своей уникальной коллекции, которую собирал по всему свету, но и многих ценных рукописей латинских и греческих авторов, которыми очень дорожил.
«Ни средствами человеческими, ни щедротами принцепса, ни обращениями за содействием к божествам, — пишет Тацит, — невозможно было пресечь бесчестящую его молву, что пожар устроен по его приказанию. И вот Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами».
В те дни было казнено около трехсот человек. Привязанные к столбам и облитые горючей жидкостью, они были подожжены и горели как живые факелы при огромном стечении народа. Это было обычное наказание для всех поджигателей независимо от национальности и вероисповедания. Вряд ли сами римляне усмотрели в этой казни особую жестокость, ведь три года назад сенат, не колеблясь, осудил к смерти четыреста невинных рабов префекта Рима Педания Секунда, среди которых наверняка были христиане. Даже божественный Август приказал как—то казнить шесть тысяч рабов, виновных в том, что они служили на кораблях Секста Помпея. Такова была жестокость тех времен.
В Риме никто не удивился, когда в поджоге города были обвинены христиане, пользовавшиеся в империи дурной славой. Многим был известен крайний фанатизм чрезмерно пылких последователей христианского учения, которые питали жгучую ненависть к Римскому государству и были исполнены веры в скорую гибель Рима, в то, что на смену его господству придет царство Божие на земле. Для христиан — фанатиков Рим был средоточием греха, который необходимо разрушить в очистительном огне, вроде того, о котором с таким вдохновением поведал в своем «Апокалипсисе» Иоанн Богослов, По всей видимости, случайно вспыхнувший в пламени пожара Рим вызвал у них прилив энтузиазма и, решив, что обещанный конец мира наступил, они поспешили приложить свою руку к божественному огню и были схвачены за этим занятием.
О веротерпимости первых римских императоров хорошо известно, чего нельзя сказать о ранних христианах. Не случайно они обосновались именно в Риме, где процветали самые разные религии. Здесь они могли беспрепятственно проповедовать свое учение, постоянно расширяя ряды приверженцев. Заполонив столицу языческой империи, христиане демонстративно отказывались от участия в государственном культе и почитании национальных римских богов. Глумясь над римскими святынями, с которыми было связано славное прошлое Рима, презирая его традиции и нравственные ценности, христиане не могли вызывать к себе симпатии римлян, в глазах которых выглядели смутьянами и бунтовщиками, посягавшими на самые основы римской государственности.
