остановили, тут и наши старейшины подошли с благодарностью. Увидели эту кровавую лужу, на руку глянули, на колчаны пустые — и аж побелели. Колени преклонили, как в храме, благодарить стали. А Стражи только и сказали:
— Мы выполняли Долг перед Орденом и Миром, не надо нас благодарить, мы сделали то, что были обязаны.
Но наши нашли-таки, что поднести. Открыли тот самый ларец, достали из него кожаный мешочек, а в нем — пять дюжин Рунных Трилистников! Да-да, я тоже ахнул. А старейшина наш и говорит:
— Вы потратили все ваши стрелы на наше спасение. Так возьмите же от нас замену!
Молча поклонились Стражи, приняли наконечники и — ушли. А Долг Крови наш клан все равно на себя принял. И Подгорные Владыки позже признали этот Долг за всем народом. Наш же глава Клана ту окровавленную доску вынул аккуратно, оправил в золото и мифрил и установил в святилище Клана.
Для чего, спрашиваешь, это нужно было Ордену? Да кто ж скажет. Одно знаю — наши старейшины вернулись к графу, пошли на уступки в переговорах, он — тоже. И помирились, и поселились там опять. А могло все войной окончиться. Может, для того и приходили Стражи, чтоб междоусобицы не допустить перед лицом врага? Кто ж их знает…
Умолкли, допив чай, берглинги, отправился спать Гролин, оставив на часах непривычно притихшего Драуна. Задремал и я. Вот только почему-то зудела левая кисть, от запястья до середины большого пальца. И тревожная мысль билась сквозь сон в голове, как птица в клетке: «Только бы тетива не намокла… Только бы не отсырела тетива!..»
И крутился перед глазами трехгранный наконечник для тяжелой стрелы. Красивый, из темного металла, с высокими ребрами, в каждом ребре — треугольное сквозное отверстие, в отверстиях — пластинки из разных редких сплавов, на каждом — прорезная руна. Две руны Сродства и одна — руна Преодоления. Такой наконечник пройдет сквозь любую броню, включая гномий тяжелый доспех, так, как будто брони и вовсе нет. Конечно, если на кирасу не наложены особые заклятья, именно против таких стрел. Тогда должно добавиться четвертое ребро и четвертая руна…
И стояла перед глазами картина, как рушатся на землю подрубленными дубами, один за другим, как пшеница под серпом, пять дюжин троллей, прикрывавших штабной шатер темного воинства…
Глава 6
Утро в лесу, летом, на берегу реки… Воздух медленно, незаметно светлеет. Просто как-то вдруг замечаешь, что кусты на дальней стороне поляны не угадываются смутным силуэтом, а видны. Хоть глаз еще плохо различает оттенки листьев, но это уже не черно-белое «ночное зрение», а самое обычное, дневное, цветное. От травы, от земли поднимаются тонкие язычки тумана. Серые дымчатые змеи скользят по поверхности воды, которая в этот момент намного теплее воздуха, даже если выглядит тяжелой, свинцовой и холодной. Языки, хвосты и пряди отрываются от поверхности, скручиваются в жгуты и косички, поднимаются в небо и бесследно истаивают в нескольких метрах над землей. Восток светлеет, кромка леса окрашивается красноватой каймой, и, наконец, над линией горизонта показывается оно — светило, дарящее жизнь и тепло Солнце, как бы ни называли его в этом мире и в этом месте. Вначале это просто красный шар, круглый красный глаз Мироздания, на который вполне можно смотреть, не щурясь, на равных. Но этот шар быстро наливается светом и жаром, вот он брызжет первыми лучами и очень скоро заставляет обнаглевшего смертного отвести взгляд, потупиться, признать превосходство главного Источника сил и энергии Мира.
Но этот, оторвавшийся от светила, взгляд встречает и на земле такие красоты… Недолговечные россыпи драгоценных камешков — капель росы. Тут и алмазы, и аметисты, и изумруды всех видов и оттенков. Иные капельки вспыхивают топазами и турмалинами, другие, в тени, отливают опалом и перламутром. Недолог срок сияния этих драгоценностей. Выпьет Солнце утреннее подношение Земли, ненадолго озарив его своим Светом. А взамен одарит все вокруг новыми, яркими красками, сиянием нового дня. Заиграют лучи света на песчаном речном дне, побегут серебряные рыбки-отблески по мелким волнам…
А как роскошно, великолепно, царственно выглядит явление Миру и взглядам населяющих его существ Его Величества Светила в ином пространстве, доступном восприятию не каждого. Посмотрев на восход через повязку-различитель, я задохнулся от восторга. Как, ну как передать все это?! Эти потоки Стихий, цветов, энергий? Эти переливы, волны, накатывающие на тебя, пронзающие и омывающие, ласкающие и равнодушно скользящие мимо? Какими словами описать это? Как рассказать глухому о величественных раскатах органных кантат Баха, о печальных аккордах-переливах Вивальди, о легкой поступи и россыпи нот Моцарта? Конечно, можно показать спектры и графики звучания, как отдельных инструментов, так и всего произведения в том же «Саунд Фордже». А толку? Как это может передать все аспекты музыки тому, кто ее не слышал и не услышит?
Конечно, можно вспомнить про светомузыку, про Скрябина, но это опять же не то, не то, это дополняет впечатление от музыки, позволяет понять ее глубже, но никоим образом не подменяет. Нет, не описать мне эту красотищу, уж простите, лучше будем вместе любоваться обычным восходом, в материальном мире.
Дымка, восход, переливы света во всех пластах бытия и диапазонах восприятия, радостные песни птиц, заливистый, многоголосый храп двурвов…
Тьфу ты, пропала поэзия, убитая грохотом заводящегося раздолбанного дизеля, да еще и в двух экземплярах. Пришлось вставать, брать котелок и идти за водой. Пускай закипает, чайку заварю, позавтракаем чаем с галетами, благо они в новом качестве более чем питательные. Мне вчерашнего рагу со змеятиной хватило бы и на сегодня, а вот на троих — и вчера на один раз еле-еле достало.
Утро прошло в хозяйственных хлопотах. Перво-наперво, поставив воду на чай, вынул из реки вершу или ее подобие. Вчера я, изготавливая это устройство, преследовал сразу две задачи. Во-первых, карсиалову поросль я вчера не обработал должным образом, сок-клей застыл, пришлось читать особое заклятие и замачивать в проточной воде как минимум на четыре часа. Ну, раз уж все равно затапливать на ночь охапку прутьев, то почему бы при этом и не половить ими рыбку, используя в качестве наживки змеиные потроха? Улов оказался не слишком богатый: две плотвички, три окунька и один карасик. Вьюны и пескари поживились безвозмездно — все же ячейка в моем орудии лова была великовата. Ну, на уху для запаха хватит, хоть половину галеты сэкономим.
Потом, пока двурвы копали корешки и варили похлебку, я обработал будущие стрелы. Изготовил десяток охотничьих, остальное сырье оставил до привала — только на сей раз обработал как положено. Кстати, колчан оказался с секретом — стоило правильно нажать и потянуть, и задняя стенка расслоилась пополам и отодвинулась на шарнирах. Колчан стал двухсекционным. В одну половинку я сложил боекомплект, врученный мне при Переносе, во вторую — охотничьи самоделки.
Третьим делом, прикинув расход галет (минус три с половиной из двенадцати), я полез в реку за мясом. Все-таки надо было пошарить под пеньком. Омут напротив пня был приличный, метра три глубиной, но возле самого берега вдвое меньше. Жилец под берегом был! Эта наглая усатая морда цапнула меня за пальцы — и больно, скотина речная! Потом он ушел глубоко в нору, заставив нырнуть с головой и при этом еще и хлебнуть ила. Отплевавшись, я опять полез под пень и опять был цапнут за руку, для разнообразия — за другую. Озверев не столько от боли, сколько от ехидных комментариев пары зрителей, я схватил глефу. Мельком рыкнув на резко замолчавших нахлебничков, я опять полез в воду. Пошарив левой рукой в корнях, дождался прикосновения рыбьего бока к пальцам и ткнул туда пяткой глефы.
Недаром говорят, что злость — плохой советчик. Вот каким местом надо было думать, чтобы добавить вражине электрошоком? При этом стоя в той же реке, что и мишень? Хорошо, что заряд давал с постепенным нарастанием, но и так тряхнуло изрядно. Меня откинуло к середине речки, однако рыбе досталось больше и неожиданней. В итоге мой оппонент вылетел из норы прямо ко мне в объятия, и мы оба рухнули в омут. Схватив рыбину за жабры, пока не очухалась, я оттолкнулся ногами от дна и поплыл к
