заполнения служебных бумаг. Поначалу, как это и бывает обычно, ему поручали задания типа: отнеси- принеси-передай-дозвонись-отправь-перенеси-съезди-забери-отмени. Но не прошло и пары месяцев, как руководителю стало ясно: перед ним сотрудник, хоть и молодой, хоть и стажер, но вполне зрелый, стержневой, грамотный и мыслящий. Глупо использовать такого на побегушках. Для этого есть курьеры. А Роману вполне можно и серьезные задания поручать. И началось: то командировки, пусть недальние, в область, но ответственные, то дежурство, то курсы какие-то, то занятия в тире, то физподготовка. С одной стороны, хорошо, конечно, и даже полезно для начинающего специалиста. Но Роман-то хотел всего и сразу – серьезную карьеру, высокую зарплату, признание окружающих. И еще он хотел полной самостоятельности. А вот этого пока не получалось.
Имелась в виду его самостоятельность в бытовом плане. Жизнь с родителями была уже, скорее, в тягость, чем в радость. Предлагать разъехаться ему было почему-то стыдно. Родители так гордились им, радовались его успехам, ждали вечерами с горячим ужином. А для него, честно говоря, столь пристальное внимание становилось обременительным. Хотя один – Роман понимал это прекрасно – он не потянет: ни в материальном, ни в бытовом плане.
Казалось бы, чего мучиться? Заключи с предками договор: мол, у каждого своя жизнь, не ждите, не терзайте вопросами, не заходите в комнату... Но в его случае это оказалось невозможно: отец считал себя чуть ли не личным консультантом сына, пытаясь контролировать все его служебные телодвижения. Роману было и вправду неловко перед ним. Как, впрочем, и перед мамой. Ну, раз так сложилось, что он единственный их ребенок, поздний, долгожданный, любимый, ненаглядный, как он мог их обидеть? Он не может оградить себя от них, а их – от себя. Он не может не делиться с ними своими мыслями, сомнениями, планами. Он не может отмежеваться от них... Тем более если они пребывают на одной с ним территории. И в то же время тяготился...
Спустя несколько лет жизнь у Ани стабилизировалась, причем совсем не стандартным образом. Дом, семья, работа, воспитание детей – все это было в рамках нормы. А вот взаимоотношения с мужем складывались достаточно сложно.
Костя, буквально боготворивший свою супругу, практически не видел ее недостатков. А если и видел, то смирялся с ними, сживался и скорее всего либо не замечал, либо прощал, либо переводил их в ранг достоинств. Она была очень даже аккуратной хозяйкой, внимательной ко всем членам семьи, заботливой, подвижной, веселой и по-прежнему очень симпатичной и стройной... Единственное, что вызывало у Кости поначалу недоумение, впоследствии непонимание, а с годами раздражение – так это Анино равнодушие в интимных ласках... И это при всем ее обаянии, внешней привлекательности, мягкости движений и милой улыбке. То есть весь ее облик являл собой абсолютно однозначный образец сексуальности, расположения, открытости и нежности... Однако все эти ее качества распространялись на каждодневную жизнь, но никак не на супружескую близость.
Поначалу Костя списывал отсутствие у жены интереса к нему на беременность, потом на кормление... Затем ему казалось, что она не может полностью раскрыться в постели, так как стесняется повзрослевших детей, и ей все кажется, будто они услышат или догадаются, что происходит в соседней комнате. Но когда по прошествии ряда лет ничего не изменилось, он начал возмущаться в открытую. Выходил на разговор с Аней, старался разнообразить интимную близость то эротическими фильмами, то фривольными подарками... Однако это помогало мало. А если честно, то не помогало вовсе. Казалось, Ане ничего такого не нужно совсем. Ой, новое белье! Надо же, какое оригинальное! Фильм взял посмотреть эротический? Давай посмотрим! Классный! Но на этих восклицаниях все и заканчивалось. Костя кипятился:
–?Ань! Ну, почему ты такая? Ты что, совсем не любишь меня?
–?С чего ты взял? Ты у меня очень хороший муж. Внимательный, заботливый, нежный! Люблю, конечно...
–?Ань, а почему ты никогда... ну, почти никогда... не откликаешься на мой порыв, не открываешься, не идешь навстречу? Почему я все время нахожусь в ранге умоляющего, просящего? Мне надоело такое положение вещей!
–?Кость! Ну, вот ты опять! Сколько можно на эту тему?
–?Да ведь не меняется ничего. Почему я все время пытаюсь найти с тобой общий язык, почему постоянно ищу взаимопонимания в этом вопросе... Именно потому, что ничего не меняется. Я все время бьюсь, бьюсь, но натыкаюсь на глухую стену твоего нежелания и не знаю, как себя вести... Я здоровый мужик! Я люблю тебя! Я хочу тебя! А что с тобой происходит, мне никак не понять...
–?Да мне и самой не понять!
Аня печально отводила взгляд. Ей и вправду было не под силу что-то изменить в самой себе. Ну, не привлекал ее Костя как мужчина. Ну, не возникало желания близости с ним. Как она заставит себя? Как вызовет в себе влечение? Да и нужны ли подобные усилия? Насилие над собой?
Короче, разговоры на эту тему возникали с определенной периодичностью, но ни к чему не приводили. Единственный плюс, который можно было извлечь из них, так это то, что Костя не держал в себе возникающее раздражение, а выливал наружу. Обладая покладистым характером, он был легок и приятен в общении, поэтому не терпел никакого внутреннего дискомфорта, предпочитая высказываться по мере возникновения глубинных переживаний.
Аня за долгие годы общения с Костей поняла это и ситуацию никогда не обостряла. У них в семье вообще не было принято повышать голос, ссориться, доводить дело до истерик или, боже упаси, скандалов. Поэтому мирный разговор, иногда чуть более нервозный, чем обычно, как правило, снимал всевозможные претензии друг к другу и помогал мирным путем разрешить временное недопонимание. Но вопрос половой несовместимости так и оставался нерешенным.
Уже и Галочку выдали замуж. Уже и Николаша жил практически своей жизнью, особенно не обременяя собой ни мать, ни отчима. Уже и маленькая дочка пошла в школу. Она хоть и требовала повышенного внимания к своему воспитанию в целом и к процессу обучения в частности, тем не менее все это укладывалось в общепринятые рамки.
И, казалось бы, если и имелись у Ани какие-то проблемы бытового характера или стеснение, которое она не могла преодолеть поначалу, то теперь-то они должны были разрешиться.
Но нет...
Аня прекрасно понимала, что доставляет огорчения своему супругу, либо отказывая ему в близости, либо позволяя себе снизойти до его вполне естественных желаний, но как быть, если ничего в груди не трепетало, если сухость не сменялась влагой даже в процессе любовного соития, если никаких ощущений, кроме физического насилия над собой, она не чувствовала.
Бывало, они договаривались на более-менее длительный перерыв в интимных отношениях, который растягивался чуть ли не до двух недель. Костя надеялся, что Аня соскучится, что чисто физиологические процессы в организме возьмут свое и возбуждение, столь редкое в последнее время, проявится и выразит себя... Но, увы!
Аня даже радовалась: вот наконец-то целых две недели не надо притворяться, не надо совершать насилия над собственным организмом, не надо никакого самообмана. Она просто балдела в это время, отдыхая от приставаний мужа, а Костя терпеливо ждал возникновения у нее желания, которое вот-вот, по его мнению, должно пробудиться и выплеснуться наружу.
Аня, как могла, снимала напряжение в отношениях, частенько заменяя нереализованные фантазии мужа мелкими подарками, походами в гости, приглашением его то в театр, то в кино, то на прогулку, показывая тем самым интерес к нему как к личности.
Но самой большой загадкой для Ани оставался ее повышенный интерес к мужчинам. Почти ко всем, кроме мужа. Разгадать этот секрет своего организма она не могла, хотя искренно стремилась. Стоило очередному представителю сильного пола обратить на нее внимание, сделать комплимент, начать незатейливое ухаживание, как у Ани загорались глаза, начинало сладко ныть в низу живота, и легкое щекотанье между ног рождало вполне реальные картины возможного соития с потенциальным партнером.
Поначалу она противилась столь откровенной реакции своего организма, пытаясь заглушить ее мысленными увещеваниями, призывами к совести, морали и самообвинениями. Но вскоре поняла
