черноты.
– Эта пропасть бездонна! – в ужасе прошептал он. – Сколько же времени мы будем еще опускаться? Без конца?
– До конца, – послышалось позади Ниты. Она и узнавала, и не узнавала этот твердый, уверенный голос. Да, конечно, это ее друг Кит, который парил совсем рядом. Странное выражение его глаз поразило Ниту: в них был испуг, но ни следа унижающего и уничтожающего страха.
И Нита вспомнила, что кашалоты могут нырять на неимоверную глубину, преследуя кальмаров. Однако их безумная смелость ввергала их зачастую в непоправимую беду. Исследователи в батискафах находили множество скелетов кашалотов, запутавшихся в подводных телефонных и телеграфных кабелях.
– Мы еще очень высоко, – холодно сказал Кит. Эта непреклонность и жесткость голоса скорее подошла бы Ар'ейниии. – Опустились всего-то на шесть тысяч футов. А до Морского Зуба по меньшей мере шестнадцать тысяч. – И он медленно отплыл к границе светящейся сферы.
Нита замерла на месте, поджидая Ш'риии и остальных Посвященных. Они медленно двинулись следом за кашалотом. Т'Хкиии, словно бы сжавшись, став короче, нехотя потянулся за всеми. Нита с жалостью взглянула на него. НЕТ, НЕ ТАКОГО ДРУГА ХОТЕЛА БЫ ОНА ИМЕТЬ РЯДОМ В ПОСЛЕДНИЙ МИГ. НЕ ЕМУ ГОВОРИТЬ СЛОВА ПРОЩАНИЯ.
Примерно в сотне ярдов от нее показался Эд'рум.
– Килька, – поторопил он, – не отставай. И Нита поплыла. Битва в каньоне отняла много сил и сделала ее вялой. Бесконечное погружение во тьму представлялось ей теперь одним из тех навязчивых длинных снов, когда человек падает вниз несколько часов подряд, и это тягучее падение, кажется, никогда не кончится. Кроме того, наводила тоску и навязчивая монотонность понижающегося дна: волны белого песка, горбы темных камней, разбросанных повсюду, углы угольных пластов. Все это однообразие вдруг неожиданно перемежалось случайно оказавшимися на дне вещами – полуутонувщей в песке походной кухней, стоящей вертикально в горделивом одиночестве бутылочкой из-под кока-колы. И все же большая часть дна была равнодушно-безжизненным, тянущимся на мили словно заснеженным полем мелкого белого песка.
Равнодушие и неподвижность неживой природы особенно бросались в глаза по сравнению с мельканием странной придонной жизни. Нита, то ли благодаря своим прежним знаниям, то ли гнездящейся в ней памяти кита-горбача, узнавала этих глубинных обитателей моря, прозрачных, почти бесплотных, как призраки, или ярко светящихся, фосфоресцирующих во тьме. Длиннотелые, со сверкающими глазками, акулы с любопытством проплывали мимо Ниты, легким движением выказывая почтение своему Властелину. Морские черти с их светящимися наживками, висящими на тонких жилках-лесках перед пастью, подплывали, жадно пялились на Ниту и тут же пятились, огорченные тем, что она слишком велика для них. Извивались длинные членистые черви. Неожиданно появлялись кальмары-вампиры. Пестрые, розово-полосатые, желтые или бело-голубые, они передвигались толчками, выплевывая мощные струи воды, словно реактивные снаряды. Эти равнодушные красавцы направлялись по своим делам, совершенно не обращая внимания на Посвященных, плывущих в нимбах волшебного света. Трепетали у самого дна электрические скаты, медленно помахивающие своими мясистыми крыльями и вздымающие тучи песка, который оседал, скрывая их совершенно. Словно одноногие пираты, шагали по дну на своих длинных негнущихся плавниках триподы. И все глаза, мелькающие в черной воде, все фосфоресцирующие фигуры, ползущие по дну или взметающиеся над ним, занимались одним и тем же – они высматривали еду или уже поедали ее.
Нита понимала, что для этих существ нет иного способа существования в мертвенно-холодном подводном царстве, где приходится тратить массу энергии и мгновенно восстанавливать ее, чтобы самим не стать жертвой. Отсюда все эти приманки, ловушки, все эти на первый взгляд забавные, похожие на веселую игру, прятки. Но это понимание не уменьшало ужаса и отвращения от подстерегающей, крадущейся тьмы, настороженной, насыщенной жаждой крови тишины, где бледные холодные огоньки, еле колеблющиеся в непроницаемо-черной толще воды, оказывались стремительными глубинными охотниками, которые ищут, ловят и пожирают один другого с отчаянным и кажущимся бессмысленным усердием.
Разлитый повсюду леденящий ужас заставил Ниту очнуться, прийти в себя, собраться. Она никогда не была трусихой. Ее не пугали ночные тени в спальне, смешными казались приводящие других девочек в трепет фильмы ужасов. Но теперь она вдруг ощутила, что сама как бы попала в такой фильм, окружена ужасом, что за ней следят жадные, хищные глаза, желая схватить, растерзать, съесть. Наверное, ее не так испугал бы заброшенный замок, битком набитый привидениями.
– Эд'рум, – пропела она совсем тихо, почти шепотом, обращаясь к нагоняющей ее бледной тени, – что это? Мне кажется, там, ниже, что-то есть…
– Да. Мы подплываем.
Ей очень хотелось спросить: «К ЧЕМУ?» Но, глянув вниз, на уходящий в глубину склон и на Посвященных, старающихся держаться ближе друг к другу и явно, так же как и она, встревоженных и напряженных, Нита вдруг ощутила себя круглой идиоткой. Как же ей самой не пришло в голову?
– Эд'рум, нас всего одиннадцать. Но ведь это Песня Двенадцати!
– Двенадцатый там, – откликнулся Эд'рум. – Это Одинокая Сила. ОНА таится в глубине, скованная самой глубиной. И ОНА споет свою партию, как обычно и делала. ОНА и страшится, и страстно желает этого. В Искушении Посвященных и Разрушении Песни единственная надежда, единственное избавление от волшебства, которое сковывает ЕЕ.
– И если ЕЙ удастся…
– Аффалон, – коротко бросил Эд'рум. – Атлантида, вот что случится снова. А может, и того хуже.
– ХУЖЕ? – Нита вздрогнула. – Эд'рум, вода становится теплее! – вдруг заметила она.
– Верно. И дно тоже меняется, – спокойно подтвердил Эд'рум. – Приготовься, Килька. Еще несколько сотен длин, и мы будем на месте.
Белый песок сменился чем-то более темным. Поначалу Нита подумала, что это обнажившаяся горная порода морского дна. Но поверхность не была твердой и плотной, как полагается осадочной горной породе. Под нею вздымался, дышал липкий, похожий на гребень черной скалы и словно бы живой камень. Зернышки хрусталя поблескивали в нем. Вокруг были разбросаны горки таких же, но гораздо мельче, камней и камешков. Нита издала на высокой ноте протяжный звук, чтобы получить ответное эхо. Вода, сквозь которую она плыла, становилась все теплее и приобретала непонятный привкус.
Возвратившееся эхо поразило и привело Ниту в смятение. Колышущиеся тела, обрамленные листьями… Округлые существа в твердом панцире… И странная пустота, наполняющая обтекаемый шар эха, как будто оно отразилось от разреженного пространства, как бы отделенного непроницаемой оболочкой от
