внутри себя арифметический, геометрический, бинарный ряды и уже мог ими оперировать. Значит, он может таким же образом запомнить буквы, символы. Но что из этого? У него нет опыта. Он не сумеет сложить из букв слова, с помощью символов постичь теорию чисел. У него и нет никаких причин, чтобы вдруг начать составлять слова и фразы. Какие? В какой последовательности? Не начинать же с ним с элементарной грамматики. Так можно провести здесь всю жизнь. Она вспомнила знаменитую глухонемую и слепую от рождения девушку Элен Келлер. Но у той все же были чувства осязания и вкуса, поэтому она могла чувствовать прикосновения рук учительницы. Ей, к примеру, лили воду на руку, а учительница тем временем отбивала на ее руке условный код слова «вода», А у этого нет чувств… А если?..
– Ты можешь подключить его к своим датчикам? – поспешно спросила она.
Компьютер заколебался. Никогда ничего подобного он не делал. Наконец он заговорил:
– Высокая возможность вызвать разрушение у компьютера, с которым ведется переписка: он может не воспринять такой высокий уровень сложности, – пояснил свои сомнения компьютер.
Дайрин сердито нахмурилась, но вынуждена была согласиться с этими доводами. Это НЕЧТО, конечно же, может воспринимать информацию на расстоянии сорока триллионов миль, не важно, каким образом. Но сейчас, так сразу, присоединить это бедное существо, этого младенца-неумеху к сверхмощной системе информации… Нет, ее компьютер прав – он же не сможет тогда дозировать свою обширную память. На того обрушится все сразу. «Но я-то могу дозировать! Я же управляю своей памятью, своим мозгом, – подумала Дайрин. – С ним будут общаться не бездушные датчики машины, а мои, человеческие чувства!»
– Ты можешь подсоединить к нему меня? – спросила она.
На этот раз компьютер колебался еще дольше. Дайрин уже готова была к тому, что компьютер скорчит ей рожу. Но он ответил медленно и спокойно:
– Положительно. Требуется тройное подтверждение команды.
– Я повторяю тебе три раза: связь, связь, связь, – заторопилась Дайрин. – Свяжи меня с планетой. Я должна передать все сведения об окружающем пространстве. Только я могу сделать это!
– Прямой физический контакт с поверхностью, – неохотно подчинился компьютер.
Дайрин тщательно вытерла ладони, стряхнула с них пыль и прижала к стекловидной поверхности планеты.
Она было собралась отдать команду компьютеру, велеть ему продолжать работу, но не успела. Мгновенный удар потряс все ее существо. Такую же проникающую боль, сжавшую и затрясшую тело, как на гигантском вибраторе, она почувствовала когда-то, лет в семь, засунув заколку в электрическую розетку. Голова ее дернулась из стороны в сторону, шея хрустнула. Дайрин застыла. Она не могла даже мигнуть. То ли в глазах ее, то ли на самом деле вспыхнула оголенная спираль, окруженная золотым туманом. И не сразу погасло в зрачках трепещущее пурпурно-зеленое отображение вспышки. А где-то внутри будто бы возник отдельный, другой разум, и она слышала, как вопил, безумно клокотал ее компьютер: 11001001011110000100!
И снова: 11001001011110000100! И все это в безумной, оглушившей ее тишине.
– Свет! Свет! Свет! – безголосо кричала Дайрин. А в ответ – его она тоже не слышала, а как бы ощущала – длинная, безумно длинная, нескончаемая линия бинарного ряда: цифры, цифры, цифры… Но она не понимала этого языка, для нее это ничего не значило! Зато ее вдруг охватила радость, радость от того, что с ней РАЗГОВАРИВАЮТ! Эта невозможная радость накатила волной, словно бы оторвала ее от всего окружающего мира, застлала глаза пеленой и швырнула на гладкую доску планеты. Дайрин прижалась к ней всем телом и словно бы слилась с нею. Связь установилась как бы сама собой, и в голове Дайрин все перемешалось. Ее разум теперь не принадлежал ей, она не могла уже мыслить отдельно, самостоятельно. Огромная стеклянная равнина – Дайрин – компьютер. Эта неразрывная, единая система начала действовать как один организм. Дайрин почувствовала, что мозг ее словно бы удвоился, утроился, разросся до немыслимых размеров. Бесконечный океан чужой памяти хлынул в нее, заполняя, загружая, словно пустую посудину. Грохот идей, образов, происшествий, связей, теорий и необработанных, смутных ощущений. Она понимала, что все это произошло почти мгновенно, но казалось, будто протекла вечность и будет это происходить всегда, не иссякая, переполняя ее и находя новые свободные уголки в ее пульсирующем мозгу. Все тело ныло, как больной зуб. Но восторг не покидал Дайрин. Она хотела бы ощущать этот чудесный миг непрестанно меняющегося и созидающегося мира внутри себя постоянно, без конца. Никогда впредь она, вероятно, не сможет пережить такой радости познания. Она видела, нет, чувствовала зелено-золотой пласт скопления кремния, на котором она лежала, видела отчетливо, до молекулы, четыре крошки от своего сандвича, валявшиеся у самого лица. Она могла бы, наверно, описать не только их форму, но и строение и воспроизвести точный рисунок вкраплений в кремний других минералов и веществ. И на смертном одре она не забудет эту картину. Если, конечно, переживет все это и дотянет до старости.
Наконец все прекратилось. Тихо постанывая, Дайрин поднялась и огляделась. Компьютер стоял на том же месте и, невинно помигивая, высвечивал на экране программу «УЧЕБНИК».
– Ну как? – неопределенно спросила Дайрин и уже было собралась сформулировать этот свой глупый вопрос на языке команды, понятной компьютеру, когда он спокойно ответил:
– Порядок! Он поумнел.
Дайрин уставилась на компьютер, удивленная его свободным, почти развязным тоном, так не свойственным машине.
– Ты умеешь болтать по-свойски? – спросила она.
– Здравый смысл и нам не чужд, – чуть ли не хихикнул компьютер.
У Дайрин просто отвалилась челюсть от удивления. Пройдя своим машинным разумом сквозь ее человеческое сознание, компьютер, кажется, здорово поумнел. Вот потеха!
– Понятно, – сказала она, – ты прошел все потайные ходы моего мозга и включил всю меня в свой синтаксис. Верно?
– Хорошо соображаешь, – как бы одобрительно похлопал ее по плечу компьютер.
Дайрин так и села. Все! Теперь он ей не даст спуску, став чуть ли не приятелем. А ей, если честно, нравился чуточку более послушный компьютер. Ну что же, и в этом его состоянии есть достоинства. У нее появился товарищ.
– Как поживает наш друг? – спросила она.
