«Кальпурния» приобретет новое звучание, содержание, значение и гербовую печать. И кипу бумажной волокиты.
Городская квартира – небольшая крепость в окружении враждебного мегаполиса. Она стойко выдерживает последствия питерской погоды, натиск жилищно-коммунальных служб и наезды непрошеных гостей. От всего этого вражеского полчища квартиру защищает квартиросъемщик в единственном числе. Вооруженный до зубов, с забралом и в доспехах, с мечом и кинжалом, он мужественно бьется с коммунальными службами, требуя, чтобы в трубах журчала горячая вода, из кранов текла холодная и чистая, а грязная, наоборот, вытекала в исправную канализацию. И он же вызывает наряд милиции, чтобы подростки из местной школы, расположенной неподалеку, не распивали баночное пиво в подъезде, которое у них готовы отнять заночевавшие тут же бомжи или даже преступники, притаившиеся где-то наверху. За все эти боевые деяния квартира дарит своему съемщику и рыцарю в одном лице покой и благодать, а в крепости пахнет теплом и уютом. Где-то далеко бушует житейское море, а здесь, в оазисе благоденствия, – тихо и светло, сладко сопит котенок, свернувшись пушистым клубочком на диване, весело вздрагивает холодильник, слышится негромкая классическая музыка. Представить в моей квартире контору, обслуживающую цех по розливу живительной влаги, практически невозможно. Даже звуки классической музыки насторожили меня, будто где-то в углу притаился нежданный гость. А он и впрямь притаился. Сейчас гость не замедлит предстать перед моими светлыми очами. И я тихонько засмеялась. Мне жутко хотелось, чтобы в квартире оказался Сергей. Он мог прилететь ко мне на ковре-самолете. Но в квартире никого не было, кроме котенка. В доме царствовал Цезарь. И он ревниво охранял свое и мое одиночество. Я уснула прямо на кухонном диванчике. Всю ночь я догоняла улетающий самолет. В самый последний миг я настигла его. Успела.
С утра началась новая жизнь. Саакян стоял у двери с надписью «Инспектор по регистрации». Я торчала возле другой, соседней, наглухо закрытой, пытаясь прочитать объявление, нацарапанное непонятными закорючками.
– Инесса, ты придумала, как будет называться наша вода? – спросил Гоша, что-то исправляя в документах.
– Гош, ты ничего там не исправляй, иначе у нас с тобой документы не примут. Наша вода будет настоящая, живая. Мы станем продавать живую воду. Я хотела назвать ее «волшебной», но подумала, что волшебную воду никто не купит, а вот живую все захотят попробовать. Гош, ты согласен?
Я так и не разобрала каракули в объявлении. С досады чуть не плюнула на бумажку. В это время Саакян просунул голову в дверь и махнул мне рукой, я мгновенно подскочила к нему – босс все-таки. Нас приглашали к пирогу. А вообще-то мы шли на помост, на пыточный стол. На инспекторском столе громоздились папки из вновь созданных частных предприятий малого и среднего бизнеса. Инспектор- женщина устало махнула рукой, дескать, пожалуйте ваши бумаги. Гоша скорчил умильную физиономию и протянул пакет документов. Саакян – прикольный парень, но юрист он многоопытный. Его ни в какую не хотели отпускать из «Планеты». Про пьянство забыли, сделали вид, что Саакян – абсолютный трезвенник. Сам Норкин потратил на уговоры целых два часа, но Гоша устоял перед золотыми горами. Игорь Львович в запале сложил к ногам Саакяна целый эверест драгоценной руды. Гоша гордо отверг предложение. Дома его ждала жена. Со скалкой в руках. Жена победила, а Норкин проиграл.
– Как будет называться ваша организация? – спросила девушка из разряда инспекторов. Лицо круглое, с огромными оспинами, рыхлое. Не лицо – пашня.
– «Кальпурния», – я вылезла из-за спины Саакяна. И снова спряталась.
– Пусть говорит кто-то один, – рявкнула милая девушка, а у меня даже ноги подкосились. Первый удар под дых, второй удар подкосит Гошу, он сразу побежит к Норкину, и Игорь Львович выиграет раунд. Меня не устраивал такой расклад. Мне не хотелось, чтобы Норкин победил меня и Гошину жену. Нас было двое против одного.
– Хорошо-хорошо, говорить будет Георгий, – и тут я как назло забыла отчество Саакяна, но Гоша величественным жестом откинул свои патлы назад и добавил за меня: «Михайлович».
– Говорить будет Георгий Михайлович, – я ощерила зубы из-за его спины, дескать, кушайте, девушка-троглодит, Георгия Михайловича с потрохами, а я на вас посмотрю.
Саакян принялся очаровывать девицу со свежевспаханным лицом, он сеял и рыхлил, рыхлил и сеял. Но семена, видимо, падали в болотистую почву. Всходы не взошли, озимые погибли. Девица побурела от злости и громко расхохоталась каким-то сардоническим смехом, шедшим изнутри ее плотного тела: «Вы бы сначала документы как следует подготовили, прежде чем в центр регистрации являться. Тоже мне, сладкая парочка!» В Гоше неожиданно проснулся юрист. Саакян вспыхнул, загорелся, но тут же погасил внутренний пожар.
– Документы? А в чем неисправность? Все по инструкции, – Гоша вытащил макет, предъявил его девушке. Но девушка крепко сидела на своем месте. Ее профессиональную плотность не прошибешь юридическими макетами. Это я разглядела своим не очень наметанным и не слишком юридическим глазом. Но Саакян упорствовал, в первый раз он столкнулся с официальной организацией из-за собственнических интересов. Раньше он боролся за капиталистическую правду как наемный работник. И всегда выигрывал бой, потому что за его спиной незримо стояли Норкин, Слащев и Бобылев. Неразлучное трио олицетворяло незыблемый триумвират российской олигархии, а против олигархата не попрешь. Никакая девица в оспах ему не страшна. А вот в качестве частного собственника Саакян заметно проигрывал, видимо, стеснялся своих кулацких замашек. Он еще не освоился с новой для себя ролью предпринимателя средней руки. Пришлось мне выскакивать из коробочки, чтобы не загубить на корню малое предприятие. Мало сказать – малое. Малюсенькое. Я появилась перед девушкой неожиданно, как шустрый попрыгунчик, открыла рот и выпустила длинное «а-а-а», совсем как тюремный полковник Баландин. Из моего «а-а-а» получился длинный паровозный гудок. Я даже побледнела. Это Саакян потом уже мне рассказал. Девица едва не потеряла сознание. Она ничего не поняла, лишь схватила из Гошиных рук все бумаги, пакеты и макеты, инструкции и циркуляры и взмахнула рукой, что явно означало: все свободны. На выход! Финиш. Кино сломалось. Механик пьяный валяется в дровах. Саакян схватил меня за плечи и потащил в коридор. За столом, прислонившись к стене, стоит бледная, как полотно, рыхлообразная девушка-инспектор, долговязый юрист с разметавшимися во все стороны волосами транспортирует на выход эффектную девушку, упирающуюся изо всех сил. А я упиралась из-за того, что уж очень хотелось объяснить публике, что у меня случился приступ заикания. И мое «а-а-а» ровным счетом ничего не означает. Это не протест. Не демонстрация. Даже не крик души. И не бунт, боже упаси. Это – болезнь. Заразная и прилипчивая. Но она проходит. Со временем. Все должны переболеть заиканием, как корью. Но Саакян уже выволок меня в коридор. За дверью раздался глухой стук, наверное, девица все-таки рухнула на пол. Тучное древо свалил обморок. Жаль девушку. Она приняла все же пакет на регистрацию вместе с его макетом. Впереди нас ждали миллионы, «Мерседесы», «Лексусы», Канары, Лас-Вегас, Монте-Карло и рулетка. Карты веером взлетали и опадали, как осенние листья, самолеты улетали за кучевые и перистые облака, морские лайнеры бороздили прозрачные океаны. А на улице нас уже поджидал холодный ветер, дикий и разнузданный разбойник, который закрутил вокруг поземку из канцерогенной пыли, швырнул в глаза две огромные пригоршни песку, и лишь тогда мы опомнились. Весной в Питере зябко и несносно. Хочется улететь за облака. Но в заоблачных высях не прожить в одиночку. Там требуется напарник. Как в любом деле. Я вдруг подумала о Бобылеве, но тут же перекинула мысли на другую волну. Гоша нечаянно превратился в моего наперсника по бизнесу.
– Гош, ты как? Все в порядке? – спросила я, стыдливо отводя слезящиеся глаза. Песок закрутился под самые глазные яблоки.
– Ты, Инесса, даешь стране угля, перепугала меня до смерти. Я подумал, что… – И Гоша замолчал.
– Что ты подумал, юрист-стрекулист? – Я ущипнула его, точнее, ухватила скользкий кусок куртки, но юридический бок ускользнул из моих хищных пальцев.
– Подумал, что ты собираешься перевернуть стол этой матрешки. У тебя такое лицо было… Инесса, ты чудная девушка, удивительная, но иногда ты такие финты выкидываешь, мне даже страшно становится… – Гоша озадаченно почесал затылок. Ветер неожиданно стих, видимо, где-то спрятался за ближайшим углом, поджидая легкомысленную жертву. Солнце слегка припекло правую щеку, левая, наоборот, замерзла.
– Гош, я заикаюсь. А ты не знал? Недавно меня научил этому ремеслу один очень грамотный
