Все эти странные слова недовольная жена Михаила произнесла неожиданно для всех, и для себя в том числе. Публике стало не по себе. Лица присутствующих вытянулись, все знали, что Воронины купили квартиру в кредит. Теперь покупки в семье откладывались на неопределенное время. Жизнь превратилась в тягучую резину: «Вот кредит кончится, тогда посмотрим, вот кредит выплатим, тогда заживем». Долг медленно вытягивал силы и соки, хотелось жить сегодня и сейчас, а не завтра и не когда-нибудь. Татьяна, захлебываясь рыданиями, вышла из комнаты. Михаил посмотрел на отставленную рюмку, посомневался, поколебался, вдруг решительно встал из-за стола и вышел следом за женой.
– Они деньги в твоем банке хранят, Володя, в ячейках, – сказала Надежда.
– Зачем? – спросил Владимир. – Можно же проценты получать. Есть специальные вклады.
Надежда посмотрела на Володю, как на дурачка. «Дурачок ты и есть, самый настоящий, а еще в женихи к Аньке набиваешься», – читалось в ее взгляде.
– Миша по мелочи собирает деньги и раскладывает их по ячейкам, чтобы Татьяна не выманила на сапоги или шубу. А когда наступает срок выплаты, Миша забирает деньги и рассчитывается по кредиту. А процентный вклад требует цельной суммы, и трогать его нельзя раньше времени, иначе процентов не начислят, – медленно, разделяя слова на слоги, сказала Надежда.
А Анна тяжело вздохнула. Надежда Семенова обрисовала будущее супружество мрачными красками. Муж станет прятать деньги от жены в банковских ячейках. Частями. Крохами. А ключи от ячеек в землю зароет. Крот земляной. Экономист. Конторщик. Жадина.
– Миша мог бы купить жене сапоги, – сказала Анна и покраснела.
Слова вылетели против воли. Сами по себе. Без спроса. Вечер сплошных неожиданностей. Анна не планировала поддерживать беседу о семейных тяготах четы Ворониных.
– Даже Леня Голубков купил жене сапоги, – не к месту и не ко времени пошутил Володя.
И все невесело рассмеялись, припомнив популярный народный лохотрон с тремя большими буквами «М».
– А ты-ты-ты лучше помолчал бы, – вспылила Анна, – ты тоже не купишь своей жене сапоги. Ты ведь – не Леня Голубков.
– Нет, я – не Леня Голубков, я – Владимир Андреевич Морозов, – с готовностью согласился Володя, – во-первых, у меня пока нет жены, а во-вторых, нечего женщин баловать дорогими подарками. «Во всех ты, душенька, нарядах хороша!»
И славная цитата пришлась к месту. Присутствующие мужчины поддержали Владимира дружным смехом, даже хлопнули ладонями, впрочем, недружно хлопнули, они всей душой сострадали семье Ворониных. Выплаты по кредиту важнее бессмысленных подарков.
– Тогда нечего вообще жениться! – закричала Анна. – Если нет денег.
Она испуганно уставилась на Владимира круглыми от страха глазами. Вожделенные сапожки настолько завладели ее воображением, что она уже не отвечала за свои слова, говорила то, о чем вообще не думала.
– В этом есть сермяжная правда, – усмехнулся Владимир, – если нет денег, нечего жениться. А я пока и не собираюсь!
– Как это? – удивилась обманутая невеста.
В течение предпраздничного месяца Анна обсуждала с подругами достоинства и недостатки своего жениха. Было убито много часов на обсуждение важной проблемы, пропущены важные сериалы: и про бойкую прокуроршу, и про простодушную няню. Многие салоны красоты недосчитались значительной выручки. Сауны и спортивные залы опустели. Зато мобильная связь получала баснословные барыши. Женщины перемывали косточки будущему мужу Анны. Тестировали его. Проверяли качество. А он, оказывается, вовсе не собирался жениться. У него, видите ли, денег нет на содержание жены.
– Н-н-а-а-дя-я, т-ты не подбро-осишь меня до метро, – сказала Анна, заикаясь и захлебываясь слезами.
– Ань, да не спеши ты, посиди еще с нами, – сказал Александр Семенов, при этом строя страшные глаза Владимиру.
Но Анна заметила его хитрые манипуляции, стремительно выскочила из-за стола и, путаясь в чужой одежде, с трудом нашла свое пальто и выбежала за дверь. Владимир жестом остановил Надежду Павловну, дескать, не ваше дело, сами управимся, неторопливо попрощался, оделся и вышел за дверь. На площадке никого не было. Снизу доносились какие-то странные звуки. Владимир склонился над перилами и посмотрел в темноту. В углу стояла Анна и громко ревела.
– Ань, дались тебе эти сапоги! – сказал Владимир, спускаясь по лестнице. – Они же не подходят для питерской погоды. Кругом сырость. Вода. Слякоть. Для нашего климата надо покупать резиновые сапоги. На «Треугольнике». Знаешь, на Обводном канале есть завод резиновых изделий. Съездим туда и купим калоши. Хочешь резиновые калоши? Они блестящие.
– Отста-а-ань, – взвыла Анна.
– Ань, выходи за меня замуж, я же тебя люблю, – сказал Владимир, бережно обнимая плачущую девушку за плечи.
В первый раз Владимир произнес заветные слова. В его тоне звучали любовь, нежность, ласка. Морозов вложил в предложение всю силу чувства. Он ждал ответа. Девушка сбросила его руки с ненавистью и отвращением.
– Ни за что! Никогда! Уходи! – прошептала Анна, но ей казалось, что она кричит, вопит, стенает.
Жестокие слова разлетелись по всей лестнице, пробрались в шахту лифта, и уже оттуда доносились громовыми раскатами. Они больно жалили, жгли, нестерпимым жаром проникая в душу и сердце. Владимир неловко потоптался, сунул руки в карманы пальто.
– Ты такая же, как все, тебе только деньги нужны, – сказал Морозов, приподнимая вортник пальто.
Его слова прозвучали глухо и тускло, будто внутри Владимира внезапно погасла яркая лампа.
– Нет, мне не деньги нужны, просто я хочу жить нормально, а не так, как живут Татьяна и Михаил, – вытирая слезы руками, сморкаясь и всхлипывая, сказала Анна.
Владимир вытащил из кармана носовой платок и протянул девушке. Она отрицательно замотала головой. Морозов бережно вытер девичьи слезы, заботливо утер мокрый нос Анны и сунул смятый платок в карман ее пальто.
– Я все понял, все, не надо никаких объяснений, – сказал он и ушел.
Будто его не было только что рядом. Вместо жениха остался носовой платок, сиротливо выглядывавший одним краем из кармана.
А в квартире Ворониных наступила тишина. Смущенные гости торопливо одевались, спеша покинуть гостеприимный кров. Праздничный стол остался почти нетронутым. Предновогодняя вечеринка не удалась. Тридцатое декабря плавно перевалило на тридцать первое.
Анна немного погоревала после вечеринки. Затем успокоилась. Все уже было. И женихи, и встречи, и разлуки. И все прошло. Раны затянулись. «Встречу Новый год одна, в ванне, с бутылкой шампанского в компании», – подумала Мельникова. Образ Владимира безнадежно растаял в новогоднем тумане. Рождественский жених не состоялся. Алена Петухова обманула. И жених обманул. Исчез, навсегда, бесследно. Предложение Надежды Семеновой было с гневом отвергнуто. Анне не хотелось встречать Новый год с друзьями. Это же настоящая пытка. Ощущать себя одинокой в компании веселящихся людей нестерпимо мучительно и больно. Анна хотела было разобрать свои чувства на винтики и мелкие детали, чтобы понять – а была ли любовь к Владимиру? Но не стала ничего разбирать, передумала, оставила на потом. С Владимиром было спокойно и надежно, но он не понял женской души. Ведь дело было не в сапогах, а в празднике. Если бы он сам предложил подарить сапожки, Анна наверняка бы отказалась. Нет, не отказалась бы, наоборот, обрадовалась всем сердцем. Но Владимир не предложил. Анна нестерпимо тосковала о своем возлюбленном. Тоска поселилась в глубине души и оттуда проникала во все клеточки организма. Владимир незаметно завладел сердцем девушки, и она невольно упрекала себя за то, что поддалась общему женскому психозу. В Санкт-Петербурге много модных домов, а вот состоятельных клиентов гораздо меньше. И любая сногсшибательная обновка выводит питерских женщин из нормального состояния. При виде модной одежки на какой-нибудь красавице дамы тут же забывают, что они
