наше дело — сторона! Расхлёбывай теперь!
Значит, по мнению Гугера, у Кирилла выбор был такой: или Годовалов насилует Лизу, или угоняет автобус. Кирилл выбрал спасти Лизу. Ушёл от своих, ввязавшись в разборки внутри чужого лагеря.
— Не орите! — крикнул и Валерий. — Гугер, замолчи! Кирилл, выслушай! Выслушай!
— А чего я ещё от вас не услышал?!
— Кирилл, тебе надо поговорить с этим парнем. Один на один. Без драки. Скажи, что мы уезжаем. Что у тебя нет видов на эту девушку. Просто отдай ему её. Это их жизнь, их отношения, понимаешь? Скажи, что мы заплатим. Пусть вернут автобус, и всё закончится.
В общем, Кирилл и так уже сделал всё это, когда час назад сказал Лизе: «Пока!» — и поцеловал в горячую щёку. В чём проблема-то?
Проблема в том, что, сказав «Пока!», он, Кирилл, стал подлецом для… Нет, не для Лизы. Лиза его простила. Для деревни Калитино. И на это ему плевать. Он здесь не живёт. Но если он поговорит с Лёхой Годоваловым, то будет подлецом для Валерия и Гугера.
Лично на них ему тоже плевать. Но они — свои. Они представляют не себя, а всех своих, вместе взятых. И пускай они никому ничего не расскажут. В душе Кирилл всё равно признает, что для своего мира, который он любил, он — подлец, бросивший девчонку, как собачонку.
Нет, он не пойдёт к Лёхе Годовалову с предложением забрать Лизу и отдать автобус, потому что этим предаст весь свой мир: все кафешки у Нескучного, Кутузовский и толстый, трогательно-могучий космический самолёт «Буран» возле Пушкинской набережной.
30
Пускай Валерий и Гугер прутся пешедралом восемь километров до карьеров, чтобы искать там автобус. Кирилл был уверен: автобус спрятан где-то вблизи дороги. Раиса Петровна говорила, что раньше недалеко от деревни стоял кордон заповедника, куда дважды в день приезжала вахтовка. Туда и шла Лиза, когда возле промоины на неё напал Годовалов. Кордона сейчас уже нет. Но его площадка-то осталась. Там и можно спрятать автобус. И недалеко, и возле трассы.
Мятая грейдерная дорога, засыпанная белёсым гравием, казалась вымощенной сохлой рыбьей чешуёй. Вдоль боковых канав плотной стеной стояли пыльные кусты. Над ними поднимались лохматые шапки осинников или высокая арматура сосновых боров. Небо шевелилось под ветерком, который перемешивал загустевшую дымную мглу, и от этого по зелени кустов и по гравию дороги перетекали тени, словно кто-то менял резкость изображения.
Ритм ходьбы успокаивал, и вскоре Кирилл перестал психовать из-за Валерия с Гугером и автобуса. Валерий с Гугером просто хотели перевалить проблему на него, это понятно. А вот автобус…
Наверное, пьяный Лёха завалился к Лизе — а её нет. Мать вряд ли выдала, где находится Лиза, но Лёха сообразил, с кем она. И взбесился. Днём Кирилл швырял в него кирпичи, а вечером увёл любовницу. Тогда в отместку Лёха ночью угнал автобус. Всё логично.
Годовалов, конечно, идиот, но ведь не до такой же степени, чтобы продавать автобус. Нет. Это уголовка, ясная как божий день. Статья и срок. Значит, Годовалов скоро объявится и, шантажируя автобусом, станет что-нибудь вымогать. А вымогательство — ситуация понятная. В общем, автобус всё равно вернётся. Чёрт его знает каким образом, но вернётся. Если Кирилл вообще не отыщет его сам до начала торга.
Кирилл дошёл до промоины. Никаких отворотов по пути он не встретил. Лишь в одном месте показалось, что отворот есть, но через десять шагов Кирилл понял, что здесь какой-то пьяный тракторист просто съехал с дороги, проломился сквозь кусты и врезался в дерево.
Промоина оказалась руслом лесного ручья, даже небольшой речки. Сейчас речка пересохла. Сквозь насыпь грейдера для неё были проложены трубы, но их давно забило гнилым мусором. Весной речка не могла протиснуться сквозь пробку из веток, палой листвы и смытых кусков дёрна и ломилась поверху, прямо через дорогу.
Вот здесь остановился их автобус, когда они ехали в деревню. На том рыжем обрывчике Кирилл увидел двух собак, когда Лиза сбежала из автобуса. А вот за обрывчиком и отворот. В тот раз Кирилл смотрел на собак, на Лизу, и не обратил внимания на неприметный съезд.
Кирилл свернул на узкий просёлок. Узкий, но довольно ровный. Автобус по нему проедет, это точно. Через сто метров просёлок вывел на большую, укатанную автомобилями поляну. Видимо, место кордона.
Издалека поляна выглядела идиллически: травка, очаг из кирпичей, навес на столбах, под навесом — вкопанный длинный стол и лавочки, мангал, поодаль — зелёный вагончик. Автобуса не было.
Кирилл направился к вагончику, и вблизи идиллия лесного лагеря развеялась. В траве валялись пожелтевшие сигаретные пачки и смятые колёсами пластиковые бутылки. Вокруг очага рассыпались ржавые и обгорелые консервные банки. Навес соорудили из листов фанеры, рваного полиэтилена, полос рубероида. Доски стола были покрыты выцарапанными надписями: «Сёма Саратов», «Оля Анжела», «Лысый Нижний», «Надька жёпа», «УНТ Толик», «2009 Серый 2009», «Вика дала Киту». Взгляд Кирилла зацепился за четыре слова, написанные в столбик: «Кирьян Лера Дэн Москва». Кирилла продрало ознобом по спине. Словно намёк. Хотя наверняка совпадение. Кирьян — может, какой-нибудь Кирьянов. Лера — похоже, девушка. Дэн — не Денис, как Гугер, а Данила. А в Москве пятнадцать миллионов. И всё равно очень неприятно. Будто бы кто-то ждал его здесь.
Но ещё неприятнее выглядел вагончик. Некогда синий, сейчас он был грязно-ржаво-облупленный. Окошки заколочены. Все четыре колеса спущены. Под днищем чернели кучи мусора. И самое главное — вся стенка была густо издырявлена. Похоже, по вагончику в упор лупили дробью, лупили долго и зло, десятками выстрелов.
Под дверкой на земле вместо приступочка лежал пластиковый ящик из-под бутылок. Кирилл встал на ящик, взялся за ручку и увидел на двери выцветшую надпись фломастером. Сначала Кирилл подумал, что надпись сделана по-английски, но потом понял, что по-русски, только в зеркальной проекции. Все буквы — наоборот, а слова — справа налево. Кирилл нагнул голову, читая, и его снова продрало по хребту. «Месяц Золотые Рожки обрати зверя в человека пролить мне ножом булатным его руду горячую».
Да что здесь творится? Что за проклятая деревня, не отпускающая его от себя? Что произошло на этой поляне, что видели эти деревья и птицы? Кирилл оглядывался. Пусто. Серый дым вместо неба. Навес. Трава. Мусор. Тишина. Но здесь вовсе не выморочный мир, нет. Этот мир оскорблён. И у него ещё есть сила отомстить.
Кирилл открыл дверь. Внутри вагончика оказалось не так уж и страшно. Даже довольно чисто. Два клеёнчатых топчана. Откидной столик. Печка-буржуйка с трубой, выведенной сквозь крышу, а рядом — горка поленьев и старый топор. Только все стены исписаны и разрисованы, но это уже неизбежно. Кирилл повертел головой и выбрался обратно.
Что теперь делать? Он стоял посреди поляны. Автобуса здесь нет. А просёлок?.. Кирилл вернулся к краю поляны и увидел, что просёлок на поляне не заканчивается, а уходит дальше в лес. Пойти дальше?..
Кирилл колебался. С одной стороны, страшно. Все эти оборотни, псоглавцы. С другой стороны, автобус-то нужен. А с третьей стороны… «Руду горячую», «нож булатный»… Какие-то сказочные, древние выражения. Здесь, в Калитине, Кирилл встретил настоящую Тайну. Быть может, единственную настоящую тайну в своей жизни. Пусть она перемешана с грязью и скотством, но всё равно — Тайна.
Кирилл двинулся по просёлку в лес. Он решил, что сразу повернёт обратно, едва встретится первый же буерак, через который автобусу не проехать. Но пока просёлок бежал по лесным прогалинам двумя ровными колеями в пожухлой траве.
Погода была непонятно какая, мерцающая, неверная. Где-то сверху ветер крутил дымные толщи, а в лесу мгла оплетала деревья, будто рыбацкая сеть запуталась в донных корягах. Вокруг то светлело, то темнело. Кириллу казалось, что краем глаза он ловит какие-то движения, перемещения, точно кто-то крадётся за ним по лесу, но прячется всякий раз, как только он повернёт голову. Или это деревья
