Саня, не торопясь, извлёк из внутреннего кармана пиджака оранжевую пластмассовую мыльницу, отколупнул крышку и вытащил из пачки Гугера сразу пучок сигарет. Он сделал это спокойно и привычно, словно принял налог. Он сложил сигареты в мыльницу, как в портсигар, убрал мыльницу и поманил Гугера. Гугер опять покорно протянул пачку. Теперь Саня вставил сигарету в рот.
— Огоньку, — велел он.
Гугер, играя желваками, звякнул крышкой зажигалки «Zippo» и поднёс огонь Сане к лицу. Саня дунул на зажигалку.
— Баклан, — сказал он. — Огонь не подают. Если ты нормальный пацан, просто дай фугас, и всё.
Саня забрал зажигалку, прикурил и возвратил зажигалку Гугеру.
Кириллу стало невыносимо в этой вязкой блатате. Он отвернулся. Как такие уроды умеют нагнуть всех вокруг, повязать по рукам и ногам одним своим присутствием?
— Как девочка пукнула, — проворчал Саня, вынул сигарету изо рта, оторвал фильтр и теперь затянулся с удовольствием. — Садитесь, чего стоять. Я не прокурор, долго не просидите.
Гугер и Кирилл покорно уселись на груду мусора, кто где смог. Гугер тоже достал телефон и молча принялся тыкать пальцем в экранчик — писал эсэмэску. А Саня, видимо, хотел поговорить, поучить новичков.
— Здесь зона была — знаешь? — Саня угрюмо поглядел на Кирилла. — Её спецлютой называли. Я на ней два квадратика и уголок отмотал.
Кирилл рассматривал Саню Омского, будто какого-то волосатого тропического паука в программе Animal Planet. И впечатления были подобные: смесь омерзения и любопытства. Инопланетянин. Только не IT, а скорее ALF. Два квадратика — наверное, дважды по четыре года, подумал Кирилл. А уголок — год. Итого девять лет.
Саня Омский сопел, вспоминая былое.
— Подняли меня сюда при дедушке, в семьдесят седьмом, а откинулся уже при меченом. Хорошая зона была, правильная. Я ещё на централе слышал, что в Калитине зона чёрная. На красной меня бы суки запрессовали, в конверт бы заклеили, я ж на любой киче всегда в первой пятёре был. А здесь как кот. Кандер по полной, планом и ханью грели, через баркас ко мне такие вафлёрки из местных бегали, у одной биксы — о! — Саня ладонями показал огромные женские груди.
Кирилл не сомневался, что старый уголовник просто понтуется. Чем-то надо заплющить московских. И оправдать свою жизнь, которую бездарно просвистел по гадюшникам. Но всё равно было противно.
Валерий ходил взад-вперёд за кучами хлама, разговаривая по телефону. Гугер отрешённо пережидал визит гостя.
Саня наклонился и уронил изо рта себе под ноги харчок, а в него воткнул окурок.
— А когда зона закрылась? — спросил Кирилл.
— Зона? В девяносто втором. Здесь стали заповедник делать, а зону перевели под Котельнич. Жаль, хорошая зона была.
— Чем на ней занимались? Лес валили?
— Ну, поначалу-то лесоповал был, да. Потом лес на хер вырубили и стали торф добывать. Там, подальше, вскрыша начинается.
— Какая крыша?
— Не крыша, а вскрыша. Где землю вскрыли. Торфоразработки. Котлованов там два десятка, бурты стоят брошенные. Это вот дым-то от них. Они горят, котлованы.
— И что, никто не тушит?
— Да чего-то возились, потом бросили. Хера ли. Будут дожди, дак сами погаснут. Каждый год так. Сюда ж никак не проехать. Раньше узкоколейка была от разработок до Семёнова. Как лагерь закрыли, так и она сдохла. Какой-то фраер её на металлолом сдал. Остался только хвост от Калитина до котлованов. Туда местные за торфом катаются. У нас же торфа вместо дров.
— Как — катаются? — не понял Кирилл. — На чём? На велосипедах?
— Плашкеты, что ли, на лисапедах? — ухмыльнулся Саня Омский. — Мурыгин, гумза, дрезину заныкал. Он её у кума с зоны выкупил. Щас сдаёт за деньги, кому на котлованы надо. Километров восемь туда.
Наверное, этот Саня как вышел из зоны, так и остался в деревне у какой-нибудь сердобольной «вафлёрки с биксами», подумал Кирилл. Будь Саня настоящим вором в законе, неужели на просторах Союза он не нашёл бы местечко потеплее, чем деревня Калитино?
— Тяжело на котлованах работать было? — сочувственно спросил Кирилл, провоцируя Саню или на возмущение, или на жалобы.
— Шлангуешь, — обиделся Саня. — Я вор правильный, я на кичмане ничего тяжелее весла не подымал. Мне на ментов мантулить западло. Они рады были, если Саня Омский для фортецела на поверку выйдет, а на промзону я ни ногой. У меня в бараке однажды бугор свои лопаря с моими спутал и надел, так я потом их на хер выбросил. Саня Омский — не мужик и не тварь, чтоб носить лопаря, которыми торфа топтали.
За что он сидел здесь, весь такой расписной? — думал Кирилл. Наверное, в своём Омске в пьяном кураже с такими же ублюдками где-нибудь в ЦПКиО разломал билетный киоск и получил на всю катушку за групповое ограбление. А сейчас корчит из себя тираннозавра, хотя как был вонючим хорьком, так и остался.
— Там, за церковью, где выпас, бараки находились. Там и там КПП стояли. Охрана в деревне жила. А тут вот биржа была. А здесь, — Саня покрутил пальцем над головой, — слесарный цех. Вон швеллера от него остались. — Саня показал вверх. — Здесь станки были. — Саня похлопал ладонью по станине, на которой сидел. — Точили и разводили фрезы для торфорезок. Ну, и финкари делали. На композитора их меняли.
Валерий закончил разговор, убрал телефон и подошёл поближе, но не настолько близко, чтобы Саня решил, что заполучил слушателя.
— На какого композитора? — издалека удивился он.
— На Чайковского. Из которого чифир заваривают.
Гугер хмыкнул, глядя в окно.
Кирилл представил, что по этому большому помещению тянутся ровные ряды станков, люди в робах что-то фрезеруют или точат. Воют моторы, визжит металл, а над работающими тихо и невесомо стоят фигуры святых в длинных одеяниях. И с простенка на зэков, сжав в руке древко копья, смотрит Псоглавец, опустив длинную морду.
На улице уже клубились мглистые сумерки. Меж досок в окнах угасли огненные щели. В храме потемнело. Псоглавец, как настоящий хищник, почти растворился в полумраке, словно замаскировался в засаде, но его выдавали белёсый панцирь и светлый нимб.
Кириллу надоела лагерная ностальгия Сани Омского, коей он вроде как должен был внимать с сочувствием и уважением. Но Лурия поручил ему собирать байки о Псоглавце, а не мемуары старожилов.
— Святые-то не мешали? — Кирилл насмешливо кивнул на стены.
— Я не работал, мне не мешали, — ухмыльнулся Саня.
— А это кто? — Кирилл напрямую указал на Псоглавца.
Дикий, фантастический Псоглавец возвышался над ублюдочным миром российской зоны, словно башня Саурона над Средиземьем. Святой Христофор был совершенно чужд этому миру, но вот Псоглавец казался неотъемлемо и органично встроенным в него.
Валерий за спиной Сани покрутил пальцем у виска. Гугер перевёл взгляд на Кирилла. Оба они оторопели от подобной дерзости, будто Псоглавец был чем-то таким, о чём нельзя говорить бесцеремонно. А Саня вдруг встал и шагнул к Псоглавцу. Он замер у простенка, сутуло опираясь на трость, и закинул голову, рассматривая фреску.
— Его у нас звали Торфяной гапон, — проскрипел Саня. — Сука он.
— Понимаете, это же святой, — с тихим осуждением сказал Валерий.
— Какой, на хер, святой. Псина. Овчарка.
— Написано «святой Христофор», — указал Кирилл.
— Где? — презрительно спросил Саня и сплюнул на кучу мусора.
