Период средневековых империй, который он великодушно именует «историей германских кайзеров», представляется ему исторической фазой, в течение которой «германские» правители, полные мудрости и заботы о будущем, отражали агрессию с Востока. Одновременно этот период служит ему для оправдания своей восточной политики. «Если мы вообще хотим претендовать на мировое господство, — заявляет он в то время, когда вермахт застрял на Восточном фронте, — необходимо вспомнить об истории германских кайзеров… Это, наряду с историей Древнего Рима, самый величественный эпос, который только знало человечество. Каким мужеством надо было обладать, когда разбойники то и дело пересекали Альпы. Это были великие люди! Они правили даже на Сицилии! Нам не повезло, что у нас до сих пор нет драматурга, который посвятил бы себя истории германских кайзеров. Шиллер — и тот взялся возвеличивать этого швейцарского стрелка (имеется в виду Вильгельм Телль. — Прим. автора). У англичан есть Шекспир, хотя в их истории нет ничего, кроме извергов и ничтожеств». Тем не менее ему импонировали Генрих VIII и Оливер Кромвель.
Карл Великий, которого Генрих Гиммлер и другие видные национал-социалисты даже после 1933 г. порой обзывали «саксонским мясником», был для Гитлера «одним из величайших людей в мировой истории, так как он сумел объединить твердолобых немцев». Однако он питал большое уважение и к наследникам Карла, которые на протяжении половины тысячелетия «правили миром». «Если бы мне, — пишет он, — удалось встретиться с вождями германских племен… мне было бы неловко за свою родину (имеется в виду Австрия). Я мог бы сослаться на то, что она… на протяжении 5 веков была могущественной империей… но я ни на секунду не задумался, жертвуя ею во имя интересов рейха». Генриху Льву, которого ведущие национал-социалисты (наряду с Генрихом I и Лотаром Саксонским) объявили предтечей национал- социалистской восточной политики, он в 1942 г. ставит в вину то, что тот, будучи «упрямым единоличником», не разобрался в истории и «подмешал славянскую кровь к немецкой». По мнению Гитлера, который неоднократно подчеркивал, что «лучше пешком отправиться во Фландрию, чем на колесах на восток», тот факт, что «германские кайзеры» направили свои устремления на юг, объяснялся климатом в античные времена и в средние века и политической структурой Европы. «Сегодня известно, — говорил он 4 февраля 1942 г., — почему наши предки двинулись не на восток, а на юг. Вся область восточнее Эльбы ничем не отличалась тогда от сегодняшней России. Римляне не случайно перебрались через Альпы, и не случайно германцы проделали обратный путь. Греция представляла собой сплошную дубовую и буковую рощу. Маслины появились там позднее… Германцам нужен был солнечный климат… Лишь в Греции и Италии мог получить должное развитие германский дух! На протяжении многих веков они пришли к мысли о том, чтобы обеспечить себе достойное человека существование и в северном климате… Переезд в Германию был для римлян тем же, чем для нас перевод в Познань… постоянные дожди по всей округе… болота… В то время как у других уже были мощеные дороги, в нашей стране еще не было никаких свидетельств культуры. Некоторый вклад в культуру внесли лишь морские германские народы. Германцы, оставшиеся в Гольштейне, спустя 2000 лет были все еще варварами, в то время как их братья, перебравшиеся в Грецию, приобщились к культуре… Несмотря на все археологические находки в наших краях, я настроен скептически… Прибрежные германцы могли выменять все эти вещи на свой янтарь. Они находились на той же ступени культуры, что и сегодняшние маори».
«Мне жалко людей, — откровенно признавался он, — которые обречены постоянно испытывать на себе негостеприимный характер отдельных местностей. Но мы освоили баварское нагорье, освоим и их». «Мы, национал-социалисты, — написано в 'Майн кампф', — сознательно подводим черту под внешнеполитическими направлениями предвоенного времени. Мы заново начинаем там, где закончили шесть веков назад. Мы прекращаем вечное странствие германцев на юг и запад Европы и обращаем свой взгляд на восточные земли. Мы окончательно прекращаем колониальную и торговую политику. Если мы сегодня хотим говорить в Европе о новых территориях, то должны думать в первую очередь о России и подчиненных ей окраинных государствах». Утверждение Гитлера о том, что германцы переселялись исключительно на юг и запад, могло бы быть справедливым только в том случае, если бы вся германская история охватывалась только периодом переседения народов с 375 по 568 г. Но это не так. История герулов, продвинувшихся до Черного моря, венетов, мордвы, эстов и антов на Кавказе, а также остготов позволяет однозначно оценить это утверждение Гитлера как искажение исторических событий. Точно такая же натяжка содержится в заявлении Гитлера, что германская экспансия на восток прекратилась «шесть столетий назад». Это опровергается восточной политикой Габсбургов и Гогенцоллер-нов. Три раздела Польши между Пруссией, Россией и Австрией в 1772, 1793 и 1795 гг., в ходе которых Пруссия в период правления Фридриха Великого и Фридриха Вильгельма II получила Западную Пруссию, епископат Эрмланд и область Нетце (1772), Гданьск, Торунь, Познань и Калиш (1793), Мазурию вместе с Варшавой, территорию между Вислой, Бугом и Неманом и часть Краковской области (1795), доказывают, что Гитлер сознательно искажал исторические факты. Не в последнюю очередь стоит упомянуть и о внешней политике рейха в связи с Брест-Литовским миром (март 1918), когда Россия потеряла Польшу, Литву и Курляндию, а вследствие дополнительного договора от 27 августа 1918 г. вынуждена была согласиться и с выходом Эстонии и Финляндии из своего состава, что также опровергает доводы Гитлера.[161]
Последние 1000 лет немецкой истории, как писал Гитлер в 1925 г., доказывают неспособность немцев проводить политику, направленную в будущее. «Всего три события» он рассматривает как положительный результат «хорошо спланированных внешнеполитических и внутриполитических мер» за весь период истории после исчезновения империи Каролингов:
«1) Проводившаяся преимущественно баварцами колонизация Австрии,
2) завоевание и освоение областей восточнее Эльбы и
3) организованное Гогенцоллернами бранденбургско-прусское государство как образец и центр кристаллизации новогорейха».
Не подлежит сомнению и не нуждается в дальнейших доказательствах, что подобное толкование искажает историческую правду. Невозможно доказать, однако очень вероятно, что причиной формирования взгляда Гитлера на «арийцев» как якобы единственных носителей культуры и на немецкую кровь как фактор положительного влияния на культуру и историю были его крайне недостаточные познания в истории в то время. Однако совершенно уверенно можно сказать, что, вернувшись с первой мировой войны, он по- прежнему отстаивал те же приобретенные еще в Линце и Вене пангерманистские мысли о немецком мировом господстве, которые открыто высказывал не только кайзер Вильгельм II, но и ведущие политики типа Тирпица и рейхсканцлера Бетмана Хольвега. Таким образом, вполне логичным является то, что он считал восстановление Германии в границах 1914 г. абсолютно недостаточным и бессмысленным делом. «В отличие от многих представителей того времени, — пишет он в 'Майн кампф', — мы вновь высказались за высшую цель любой внешней политики — привести территорию в соответствие с численностью населения».
После провала в ноябре 1923 г. в Мюнхене попытки Гитлера в результате «национальной революции» встать во главе нового правительства и «начать творить историю» и после посетивших его первых сомнений в своей непогрешимости он в состоянии тяжелой депрессии был помещен в тюрьму города Ландсберг-на- Лехе, где после пересмотра своих прежних представлений о будущем рейха пришел к убеждению, что их надо подвергнуть некоторой ревизии, в особенности по отношению к Бисмарку, колониям и эмиграции. Свою концепцию немецкой внешней политики, которую он разработал еще до 1923 г. в Линце, Вене и Мюнхене на основе истории внешней политики и сопоставления центров власти в Европе, он сохранил в неприкосновенности. Он размышлял о возможности заключения союзов с Италией и Англией, считал Францию врагом Германии, которого можно устранить дипломатическим путем через блоковую политику, а в случае необходимости и путем войны, и делал ставку на Россию как на территорию, которая после оккупации может обеспечить будущее Германского рейха. То, что он свои политические цели строил не на фактах современности, а вывел из истории, предвзято истолковал с мировоззренческих позиций и в принципе уже в 1920 г. окончательно сформулировал, доказывает его характеризовавшаяся грубыми оскорблениями, искажениями и подтасовками критика немецкой внешней политики послевоенного времени, в которой он, по его словам, не находил никакой явной и понятной генеральной линии. В результате изучения истории в период жизни в Австрии и Мюнхене до конца 1923 г. и возникшей впоследствии мессианской потребности исправить ошибки, которые правящие круги, по его мнению, совершили на протяжении истории, его внешнеполитические воззрения проистекали из оценки союзов между Германией, Австро-Венгрией, Италией
