— О, как вы банальны! — отвечаю я. — Пустите.
Он слушается. Но, едва ступив на ледяной асфальт, я приглушённо взвизгиваю и карабкаюсь на Батори обратно.
— Неужели нельзя было выбрать условий покомфортней?!
— Неужели нельзя было обуться? — парирует упырь. — Ладно, подождите.
Дальнейшее восхитительно. На такое шоу я бы, не задумываясь, купила билет. Перекидывая меня с руки на руку, Батори умудряется расстегнуть и снять с себя куртку и бросить её на тротуар, меховой изнанкой кверху. На куртку он ставит меня.
— Ну? — спрашиваю я, почувствовав почву под ногами.
— Минутку, — говорит он, приседая на корточки и выуживая из кармана куртки красивую бархатную коробочку. Не вставая, он с улыбкой протягивает её мне. Я гляжу на неё с подозрением:
— Я не буду это брать. Это меня очень пугает. Это ужасно похоже на предложение руки и сердца.
— О, многорогий… Конечно, нет.
Упырь встаёт и открывает коробочку. В ней лежат серьги моей бабушки. Спутать их ни с чем невозможно: штучная цыганская работа, прихотливый узор, замысловатые подвески в виде крохотных цветочных гирлянд.
— Будучи большим поклонником красоты и всемирной гармонии, — сообщает Батори, — я уверен, что эти серьги не могут украшать ничьих ушек, кроме ваших.
Он пытается вставить одну из серёг в отверстие в моей мочке, но я отшатываюсь:
— Не трогайте меня!!! Дайте их сюда.
— Это нелепо. Я только что трогал вашу, простите, попу, — возражает вампир, но всё-таки протягивает мне коробочку.
— А вы покричите об этом на весь квартал! Настоящий дворянин! — я сама понимаю, что не на это существо мне бы шипеть, но меня буквально несёт. Возможно, это род истерики.
— Успокойтесь. Я не собираюсь грязно лапать ваши уши. Я пришёл помочь вам.
— В каком смысле?
— Лиса, — по губам кровососа опять проскальзывает усмешка, — на которую вы собрались охотиться, слишком хитра, и я не рекомендую вам соваться в её нору. Но я знаю один верный способ её одолеть.
— Давайте короче. В чём подвох? — язвлю я.
— Ни в чём. Я действительно собираюсь вам помочь. На этот раз.
— Угу. Значит, вы ждёте, что я помогу вам в какой-то другой раз?
— Когда девушка не только красива, но и умна… — мурлыкающе начинает вампир, и я, перехватывая инициативу, заканчиваю:
— Трахать её не только приятно, но и интересно, да?
— Вы циничны. Это печально. Но давайте вернёмся к вашим планам. Я предлагаю вам использовать сценарий, в котором вы чуть не преуспели со мной.
— С вами он провалился.
— А с нашей лисой не провалится. Потому что мы добавим одну маленькую деталь.
В руке у Батори появляется беловатая желатиновая капсула размером с лесной орех.
— Вы попросите вина. И когда ваш лис наклонится над бокалами, вы не станете левой рукой нежно- нежно, чувственно-чувственно гладить его по шее, — Батори касается короткими крепкими пальцами своего затылка, — нет, левой рукой вы быстро раздавите возле его лица эту капсулу, а правой так же быстро нанесёте удар.
Я не спешу хватать чудо-средство.
— Что в капсуле?
— Ничего особенного. Просто масло с сильным запахом. Краткий обонятельный шок на секунду-другую дезориентирует вампира.
— С сильным запахом? Насколько сильным? Он не дезориентирует меня?
— Не больше, чем обычный цветок розы, внезапно поднесённый к носу. Берите, не бойтесь. Но не заходите к нему в нору, даже когда он будет мёртв. Это, повторяю, опасно. Удовольствуйтесь деньгами, которые будут при нём.
Я осторожно — чтобы не раздавить — беру шарик. Батори изображает лёгкий поклон, разворачивается и уходит по улице. Я смотрю на открытое окно, на водосточную трубу, на удаляющегося вампира. Ну уж нет, на помощь я его точно не позову.
Когда на рассвете Патрина обнаруживает мою комнату пустой, её крик подымает весь дом, и кое-кого из соседей тоже.
— Я здесь! — кричу я. — Патрина, вынеси мне обувь и впусти в дом.
Но на улицу выбегает вся семья. Мальчики в пижамах слегка ёжатся. Тётя Марлена придерживает на плечах вязаную шаль.
— Что случилось?! — восклицает дядя Мишка.
— Ночью здесь был вампир, — невозмутимо сообщаю я чистую правду. — Я прыгнула на него из окна.
— Побожись?! Да ну?! — разом вступает хор родственников. Я торжественно «божусь».
— И что?! Что было-то?
— Видите куртку? От него осталась.
Мой авторитет в глазах Томека и Рупы взлетает до небес — это написано на их смуглых личиках.
В каждом доме цыганского района, в фойе, стоит шкаф для пустых бутылок и несколько ящиков для мусора: макулатуры, жестяных банок, деревянного лома и полиэтиленовых пакетов. В Богемии не ввели экологические нормы на французский манер, это для личного удобства: всё это потом сдают на пунктах приёма цыганята, зарабатывая себе таким образом на карманные расходы. Считается, что это приучает их мыслить экономически. Меня очаровывает такой подход. Я в детстве тоже сдавала бутылки — из нужды, и на таких, как я, косились. Хорошие дети не должны сдавать стеклотару — вот неписаное правило галицийского общества.
Я чуть ли не впервые ощущаю себя не в одиночестве. Да, и здесь я белая ворона — но здесь я своя белая ворона. Никто не реагирует на мои прусские картавую «р» и мягкую «л», от которых я так и не сумела избавиться. Мне здесь полагается быть немного странной, это никем не обсуждается и никого не напрягает. Утром окна распахиваются — женщины проветривают хатки и перекликаются:
— Будьте счастливы, тётя Смерагда!
— Доброе утро, Роза, Папина, будьте счастливы!
— Привет, Лелька! Приходи сегодня ко мне вместе убираться!
Кутнагорские цыганки постоянно ходят друг к другу убираться, получается и быстрее, и веселее. После уборки обязательно садятся пить кофе со штрудельками из кондитерской. И я хожу со всеми, протираю карнизы, подметаю полы, перешучиваюсь, пью кофе и слушаю сплетни и толки. И по утрам мне тоже кричат:
— Будь счастлива, Лилянка! Как твои дела?
Жаль, что я не могу позволить себе здесь остаться. Это просто каникулы. Но какие это чудесные каникулы! Я просыпаюсь с улыбкой. А кофе мне, кстати, приносит Патрина. Вялость поутру она считает следствием моей полувампирской сущности, и я её не разубеждаю.
Предрождественским утром она меня тормошит:
— Пей скорее, надо столько наготовить, дом украсить, двор промести.
На кухне уже всё кипит: Илонка вымешивает тесто, тётя Марлена дирижирует кастрюлями, сковородками и фаршированным гусем в духовке. Патрина бросается резать начинку для штрудельков — в Рождество только свои, домашние! — а меня приставляют разбирать разноцветные ленты и украшать ими всё, что только может быть украшено. Я повязываю пышные банты на торшеры и люстры и булавкой прикрепляю на шторы, кнопками прикалываю на стены и двери. Ленты разноцветные: зелёные, голубые, жёлтые, сиреневые, только не красные. Красные достают на свадьбу. Банты кончаются, и я иду подметать подъезд и двор. На деревьях во дворе висят бумажные гирлянды. На одной рябине как раз сейчас сидит Томек, цепляя цветастую гирлянду на ветки, и весело переругивается с соседским Кроной, который,
