охватывавшее очень широкие слои населения. Как только коммунисты ушли, движение раскололось на несколько течений.
Что касается России, то после падения коммунистического режима произошло что-то похоже на то, что было в 1917 году, когда Ленин написал свою книгу «Государство и революция», — предельно абстрактный разговор о том, каким будет будущее коммунистическое государство, с основным посылом «захватим государство, потом решим». И в 1991 году у людей, пришедших к власти, были совершенно абстрактные представления о демократии и рынке — они считали, что коммунистов свергли, и теперь сама собой будет демократия, и сам собой будет рынок. Эта новая элита не представляла, что конкретно надо делать для создания нового дееспособного государства. И тем более население страны об этом не думало, люди считали, что демократия — это «всего больше и лучше», полные витрины, как на Западе, и низкие цены.
Прошло двадцать с лишним лет, и сейчас опять идет разговор о том, что нужна политическая конкуренция, свободные выборы, свободные СМИ, надо, чтобы не было коррупции, чтобы суды были независимыми — это все хорошо, только опять никто не знает, как это все должно быть выстроено на практике. В случае, если вновь сложатся условия для глубоких политических и экономических изменений, есть риск, что страна вновь не будет готова к практической реализации новой волны преобразований.
Понятно, что народные восстания так просто, без очень серьезных причин, не происходят. Причем предпосылки, общие для разных стран, времен и систем, вывести очень сложно. Есть системы, в которых существует монополия на власть тех или иных людей или групп. Они не могут быть заменены, потому что вся система выстроена именно под них. Вот в таких государствах — самодержавных, коммунистических или абсолютистских — народные выступления происходят особенно часто. Рано или поздно в них создаются такие условия, когда восстание становится практически неизбежным. Потому что такие системы со временем загнивают. Гниет верхушка власти, гниет вся политическая элита и из-за них гниет население.
«Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве».
Сейчас многие любят идеализировать дореволюционную, добольшевистскую Россию. Но достаточно почитать русские пословицы и поговорки, чтобы понять настроение основной массы населения Российской империи. Бояре в пословицах — это плохо, дворяне — тоже плохо, церковь — резко отрицательно, армия — чужая и ненавистная. То есть все основные институты, которые находились между царем и сельской общиной, воспринимались как чужие и даже враждебные. Но ведь это и есть основные институты государства! И единственный институт, который воспринимался положительно — не на уровне отдельного человека, а именно как государственный институт, — это царь, который в некоторой степени приравнивался в народном сознании к Богу.
Интересно, что в Китае восстания были против императора — они меняли императора, но государственный аппарат не трогали. А в России — именно против государства и его институтов. И при советской власти было примерно то же самое — все восстания шли против не конкретного человека, а против всей системы в целом.
Как вы считаете, является ли термин «антисоветский» аналогичным термину «антигосударственный»?
• Нет — 75 %
• Да — 14 %
• Затрудняюсь ответить — 11 %
Сейчас в России власть опять отчуждена от общества и монополизирована, поэтому в стране все те же настроения неприязни к основным государственным институтам. Возможно, именно поэтому в сегодняшней России власть так болезненно реагирует на все антисоветское, начиная с примитивного скандала вокруг шашлычной «Антисоветская» и заканчивая тем, что распад СССР, по словам Владимира Путина, был крупнейшей геополитической катастрофой XX века. В последние годы для России вообще характерна некая ностальгия по СССР и даже заметная защита всего советского.
Возможно, дело в том, что современная власть через возвращенную мелодию советского гимна, через пышное празднование Дня Победы и прочие советские атрибуты как бы легитимизирует себя, ставит себя в преемственную связь с советским периодом, советским государством и советскими достижениями, такими как покорение космоса и победа в Великой Отечественной войне. И это срабатывает, поскольку значительная часть населения тоже все это помнит и ностальгирует по прежней системе. По этой же причине современные российские власти не могут дать четкую правовую оценку преступлениям Сталина и других руководителей страны в советский период. Потому что тогда они оборвут свою легитимацию через преемственность с советским периодом, как продолжатели советского периода нашей истории. Если преступления коммунистического режима будут не просто продекларированы таковыми, а будут признаны преступлениями юридически — преемственность современной власти с советской властью будет прервана.
«Как вы думаете, прервется ли преемственность, связь с советской властью, когда умрет поколение, выросшее в советский период?»
Конечно, многие люди, которые помнят советскую власть, относятся к ней позитивно — в том числе, как ко времени своей молодости. Тем более что реформы 90-х — 2000-х многим жизнь, мягко говоря, не улучшили. Но и молодежь сегодня воспитывается в атмосфере положительного отношения к СССР. Причем, похоже, что она усваивает даже не советское содержание, а только сами советские символы. Многие ярые защитники Сталина о нем ничего на самом деле не знают, кроме мифов — о том, что он «эффективный менеджер», победил в войне и так далее.
«Понятие „антисоветский“ несколько уже, чем понятие „антигосударственный“.
«На сегодняшний день Россия уже не является советским государством».
«Антисоветский» обычно был синонимом защиты прав бесславного советского населения».
«У нас как был „совок“, так и остался — и „лысый“ до сих пор в Мавзолее, и Сталина-упыря почитают».
«Так было до распада СССР».
В ситуации, когда авторитарная монопольная система сама по себе не способна к реформированию, встает вопрос о том, какие силы, какие общественные и политические субъекты способны изменить эту систему извне. Речь не идет о народных восстаниях в духе Антонова — таких теперь не бывает. Вторая половина XX века и начало XXI века вызвали к жизни совершенно другую форму выступлений и переворотов — то, что обычно называют «бархатными революциями», как в Восточной Европе, или же «цветными революциями», как на постсоветском пространстве. Все они сделали именно то, что пытался сделать
