кушают исключительно кровавое мясо, прекрасной половиной общества были отвергнуты с презрением. Васильева послали за топором, которым несчастная нога была сначала очищена от окалины, а потом разделана на более удобоготовимые куски. Незадачливых поваров приспособили отбивать жесткую, как башмачная кожа, лосятину.
На этот раз вышло значительно лучше. Под красное вино приговорили почти половину ноги. Затем из того же вина волосатый Борис в огромной кастрюле сварил нечто пряное и приторно-сладкое, обозванное им – глинтвейн. Немцы слегка повозмущались: по их мнению, глинтвейн – это совсем другое, но напиток, черпавшийся прямо из кастрюли и разливаемый по чайным чашкам, потребляли активно. Опять закосели. На этот раз – все. Борис выпал первым, к немалому огорчению всех: публика рассчитывала на повторение вчерашнего концерта, а кое-кто – и на нечто более активное. Гитарой завладела Лотта, а Грета, добыв из собственного багажа крохотную дудочку, подыгрывала ей весьма искусно. Затем немцы многоголосо запели свои немецкие песни, а Алинка и Лиза им подпевали. Васильев заскучал, поскольку участвовать не мог в силу некомпетентности. Заметив, что он опечалился, Алинка отобрала у Лотты гитару и заявила, что в России следует петь русские песни, а немецкие они попоют в Германии. Тему одобрили и хором грянули «Дубинушку». К некоторому своему стыду Васильев обнаружил, что немцы владеют русским фольклором значительно лучше его. По крайней мере классический набор из «Ямщиков», «Стенек» и «Пуховых платочков» они знают наизусть, в то время как коренной великоросс Валерий Васильев ни одной песни не смог допеть до конца. Впрочем, этого и не заметили.
В самый разгар веселья Валерий подмигнул Алинке, и они тихонько смылись наверх. А внизу еще добрый час гремели поставленные германские голоса. Потом стихли. Должно быть, природа взяла свое.
Эта ночь, в отличие от неистовой первой, вышла тихой и нежной. И уснули они в объятиях друг друга, даже не заметив, что уснули.
Следующий день был похож на предыдущий. С той лишь разницей, что после обеда постреляли из дробовика. Девушки. Ганс и Фриц заявили, что стрелять по бутылкам им западло. Борис сообщил, что он вообще пацифист, а Васильев охотно попрактиковался бы из «макарки», но у него с собой была только одна обойма, а мало ли что…
Вечером пришел автобус – дорогу расчистили, что, верно, не обошлось без дополнительного вливания со стороны шустрого директора.
Уезжать было чуточку грустно.
– Если что – всегда рады! – сказал директор Васильеву.– Вижу: вы человек серьезный.
В Питере прямо с вокзала поехали к Лизе, которая была флэтодержателем четырехкомнатной квартиры на Лиговском. По дороге закупили водки и всего, что положено. После двух праздничных суток город казался тихим и просветленным. Даже алкаши у лотков имели одухотворенность в лицах.
Напились, конечно. А жаль, поскольку ночь была последней. Утром вся музыкальная компания уезжала в Москву. Звали и Васильева, но Валера отказался. Не без сожаления. Взял адреса Фрица и Ганса. Те обещали прислать вызов и намекали на сказочный оттяг, если русский кореш-браток Васильев посетит добропорядочную Германию. Обещал посетить. Проводил новых друзей на вокзал. Долго целовался с Алинкой. Клялись друг другу помнить и любить вечно. Оба знали, что клятвы не стоит принимать всерьез. Но ведь им было хорошо, разве нет?
К пяти вечера, когда Васильев пришел в зал, от похмельного синдрома не осталось и следа.
ГЛАВА ПЯТАЯ
– Как праздничек? – поинтересовался Юра – Головка не болит?
– Уже прошла,– усмехнулся Васильев.– А у тебя?
– Чего тут болеть, это же кость! – Юра звучно постучал по собственному лбу.– Значит, в форме?
– Пока да. А что будет после тренировки, поручиться не могу.
– Значит, со мной встанешь,– заявил Юра.– У нас с тобой на днях работенка намечается. Интеллигентная. Для людей с культурной внешностью, понял?
– Это у тебя-то культурная внешность? – усмехнулся Васильев.
– А что? – Юра приосанился.– Бородку наклею – и порядок. Во всяком случае поинтеллигентней, чем у Монплезира.
– Это точно. А что за работенка?
– Узнаешь. Тебе понравится.
С бородкой, в строгом костюмчике Юра и впрямь выглядел вполне интеллектуально. Ему даже организовали аристократическую горбинку на носу. Еще бы очки в толстой оправе, и вполне сошел бы за профессора математики. Васильеву тоже организовали бородку, пегую, на русый ежик водрузили черный парик с небольшой лысинкой на макушке, в ноздри засунули какую-то дрянь, а физиономию помазали гримом, отчего Валерий «постарел» минимум лет на пятнадцать. Зато стал депутатом. Вернее, очень похожим на депутата, и звали его теперь не Валерий, а Сергей Семенович. Депутатом Сергей Семенович был мелким, что-то там на районном уровне, но возомнил о себе Бог знает что и не желал подписывать некую бумажку. За что людьми значительно более солидными ему было обещано, что этот Новый год будет последним, который встретит Сергей Семенович. На Новый год господин депутат с семейством тихонько смылся в Эмираты, но когда-нибудь же придется возвращаться…
– Скромненько, скромненько,– заметил Юра, прохаживаясь по четырехкомнатной депутатской квартире. Заглянул в бар, хмыкнул: – Очень скромненько.
– Ты бы лучше у окна не маячил,– предупредил Васильев.
– Не учи отца уши мыть! Это тебе маячить не следует, а я так, секретарь-помощник, жопка с ручкой.
Васильев уселся в кресло, включил телик. По телику гнали лабуду. Но забавную. КВН.
Зазвенел телефон. Вернее, заворковал музыкально. Васильев снял трубку, убедился, что маленький магнитофон аккуратно зафиксирует беседу.
– Ну что, козел, надумал? – поинтересовался собеседник.
– Простите, а с кем я говорю? – спокойно осведомился Валерий.
– Вот я тебе очко порву натрое, избранничек, тогда и узнаешь.
– Что вам нужно? – Васильев придал голосу легкое дрожание.
– А то ты, бля, не знаешь! Не надо целку строить.
– Может, все-таки решим по-хорошему? Как-то договоримся…
– Поздно, Семеныч! Теперь по-хорошему не будет,– но голос собеседника слегка смягчился.– Будешь делать, что скажут. Если не хочешь, чтоб лохматки твои кровянкой ссали. Понял, урод?
– Понял,– буркнул Васильев.– После Рождества я все сделаю. Только вы, пожалуйста, никого не трогайте.
– Не будешь выеживаться, не тронем,– покровительственно заявила трубка.– А сделаем все сегодня.
– Но бумаги…– вяло возразил Васильев.
– Бумаги у нас,– отрезал собеседник.– Сиди дома и жди. И если ты, сука, хоть кому стукнешь, мусорам или еще куда, лучше тебе сразу в окно прыгнуть, понял? Мышкой сиди, понял, нет?
– Понял,– буркнул Васильев.
Он положил трубку, поглядел на Юру.
– Наглый, однако, нынче риелтор пошел,– заметил он.– Я даже обиделся.
– Ничего,– успокоил Юра.– Мы его тоже обидим. Нельзя так с депутатами разговаривать. Неуважение к избирателям! – И ухмыльнулся.
– С нашими свяжемся? – спросил Валерий.
– Телефон может быть на прослушке. С нынешней техникой даже проводки присоединять не надо.
– А если по «трубе»?
– Тоже можно отследить. Это же не спутниковая. Нет, пусть сами контролируют. Наше дело маленькое: упаковать и ленточкой повязать.
Заявились аж четверо. Толстый господин со всеми атрибутами новоруса, два мордоворота, каждый размером со встроенный шкаф, и золотозубый наглец, звонивший по телефону. Мордовороты быстренько обследовали квартиру, обнаружили Юру, прихватили его под руки и представили пред блеклые очи толстяка и золотозубого.
