Серега увидел, как заходили желваки у сидящего справа от Горазда Устаха.
Но никто из кривичей опять ничего не сделал. И Серега тоже. Хотя ему очень хотелось.
Непонятки. Конечно, пришельцы в броне и при оружии, а Гораздовы – кто в чем есть. Но нурманов всего шестеро, а Гораздовых – почти два десятка. Втрое против нурманов. Чего ж эти вотановы ублюдки борзеют? И почему им позволяют борзеть?
– Мыш,– шепнул Духарев.– Мой меч.
«Учил же Рёрех меня, дурака: не клади оружие дальше протянутой руки!» – сердясь сам на себя, подумал Серега.
– Ты че, Серегей… – испуганным шепотом начал Мыш.
– Живо! – прошипел Духарев.
Мыш скатился с бревна и, пригибаясь, как будто ждал стрелы, кинулся к тюкам. Двое нурманов схватились за сулицы, но, разглядев, что это только мальчишка, остановились.
Их вожак все так же сидел у костра, глядел в пламя. Как будто вокруг – никого. На спину его поверх рыбьей чешуи доспеха была наброшена волчья шкура. Белая, с темной полосой по хребту.
Хищные глаза нурманов посверкивали в круглых прорезях шлемов.
Мыш подбежал, сунул Сереге меч в ножнах и сразу присел, прячась за Серегину широкую спину.
Нурманы это видели. Тут же один из чужаков – на нем тоже была волчья шкура, только не белая, а серая – обогнул костер и уселся на бревно рядом с Духаревым. Глянул на него нагло и вызывающе, ухмыльнулся. Воняло от нурмана, как от бомжа.
И сразу еще двое сошли с мест. Один быстрым движением выхватил нож, отмахнул от подвешенной кабаньей туши красную полоску, вытянул из-за пазухи мешочек с солью, сыпанул и стал жрать сырое мясо. Второй плюхнулся на бревно рядом с Зубковой женой, Неленей, скинул шлем, встряхнул спутанными волосами и вдруг ухватил Неленю за пшеничные косы, запрокидывая молодой женщине голову…
Зубок, вскрикнув, бросился к ней…
Нож нурмана, евшего мясо, свистнул в воздухе и ударил Зубка между лопаток. Брони на Зубке не было, и нож вошел почти на ладонь. Кривич споткнулся, широко раскрыл рот… Беззвучно, как рыба… И упал.
Над поляной прокатился дружный вздох.
Мгновением позже дико вскрикнула Неленя, нурман зажал ей ладонью рот и засмеялся, когда женщина попыталась укусить его ладонь.
– Зачем? – глухо произнес Горазд.
Предводитель отвернулся от огня – к Горазду. На нем был пластинчатый панцирь без рукавов и нашейника. Из-под панциря торчали рукава кольчужной рубахи.
– Виру стребуешь, словенин? – негромко поинтересовался он.– Или, может,– кровь за кровь возьмешь?
Говорил он по-своему, но Горазд понял. Да все поняли, даже те, кто не знал языка.
– Князь возьмет,– совсем тихо ответил купец.
– Если узнает.– Нурман глядел на Горазда, а Горазд – в утоптанный снег.
Нурман сдвинул на затылок шлем. Лицо у него было строгое и спокойное. Красивое мужественное лицо вождя-воина.
Его товарищ тем временем давил пальцами лицо Нелени. Женщина уже не кричала, подвывала на одной ноте, как собачонка. Нурман распахнул на ней полушубок…
«Эта сука нас провоцирует! – подумал Серега.– Ну ладно же!»
Он сжал рукоять меча, нажал большим пальцем, и клинок, щелкнув, выдвинулся из ножен. Тотчас сидящий около Духарева нурман небрежным движением обнял Серегу за шею, царапнул горло железными бляшками, нашитыми на раструб рукавицы. Его шлем был тоже сдвинут на затылок. Нурман выдохнул прямо Сереге в лицо, ухмыльнулся-оскалился, полностью уверенный в своем превосходстве рыжебородый наглец…
Духарев ударил его локтем, снизу вверх, в нос. Меховой рукав куртки, конечно, смягчил удар, но голова нурмана мотнулась назад, и хватка на шее Серегиной ослабла.
Духарев, разворачиваясь, врезал нурману по зубам оголовьем меча, с удовольствием услышал хруст и перекатом ушел назад, одновременно стряхивая с меча ножны.
Брошенная в него сулица с шелестом вспорола снег. Серега встал на ноги, увидел, как Мыш лаской метнулся к упавшему нурману, скорее почувствовал, чем заметил еще одну сулицу, прыгнул и выхватил ее из воздуха буквально в метре от Мышовой спины, развернулся, увидел оскаленную пасть бросившего копье нурмана и метнул сулицу обратно. Нурман присел, и сулица прошла мимо.
Боковым зрением Духарев увидел, как Устах опускает меч на затылок схватившего Неленю разбойника, перескочил через костер и из верхней позиции рубанул нурманского вожака, схватившегося с Гораздом.
Нурман затылком угадал опасность, отскочил, и меч впустую звякнул по панцирю, отхватив клок волчьей шкуры.
Нурман вертанулся волчком. Жало его меча прочертило параллельную земле линию в сантиметре от Серегиной куртки, упало вниз, и Серега, не отдерни он ногу,– остался бы калекой.
Свист… Серега инстинктивно присел – и клинок другого нурмана пропел у Духарева над макушкой. Приседая, Серега боковым зрением увидел набегающего третьего, взлетающий топор…
Духарев кувыркнулся ему навстречу, с кувырка оттолкнулся-ударил нурмана ногами в грудь – и тот исчез из поля зрения. А Серега кувыркнулся обратно – меч второго разбойника с маху врубился в мерзлую землю там, где только что был Духарев,– кувыркнулся и встал: нос к носу с нурманским вожаком.
Вот это было зрелище! В общем-то довольно красивое лицо нурмана перекосила страшная гримаса. Из оскаленного рта на бороду обильно стекала слюна, расширенные зрачки, красные белки глаз…
Даже если Серега и собирался испугаться, то не успел. Горазд с кряканьем рубанул нурмана по спине.
Может, у купца с возрастом ослабел поставленный удар. Может, двойная, на совесть выкованная броня нурмана оказалась тверже кривичского клинка… В общем, панцирь выдержал, а брошенный ударом нурман налетел на Духарева.
Встретить его мечом Серега по близости дистанции не мог, поэтому и ударил с левой, в кадык, ощутив, как вминается внутрь хрящ. В шее нурмана что-то хрустнуло, и вождь разбойников тяжело рухнул навзничь. Купец замахнулся, но один из противников Сереги вихрем пронесся мимо Духарева и успел подставить под удар щит.
Третий, тот, что с топором, уже давно был на ногах и рубился с тремя кривичами.
Серега быстро огляделся. Из шести нурманов в состоянии активности остались только трое. Вооруженный топором – раз. Тот, что бился с Гораздом (теперь уже не только с Гораздом, а еще и с Драем),– два. И еще третий, что рубился сейчас аж с четырьмя. Правда, сразу было видно, что из этих четырех реально опасен для нурмана только Устах, прочие всего лишь путаются под ногами.
Серега остановился буквально на пару мгновений – перевести дух… И за этот ничтожный промежуток времени нурман с топором ухитрился разрубить бедро одному, развалить голову вместе со шлемом второму и отсечь правую кисть третьему кривичу. Третьего он тут же и прикончил бы, но Духарев опомнился и бросился на выручку.
Нурман бился классно! Он подхватил щит одного из кривичей и встречал им Серегин клинок так ловко, словно Духарев только по щиту и целил. Здоровенный топор нурмана летал, как бабочка, разбойник наседал, давил, страшно рычал, норовил прижать к какому-нибудь дереву. Но Духарев тоже не вчера родился, и напугать его рыком было трудновато. Да и бегать спиной вперед он не любил, поэтому пропускал нурмана мимо себя, заставляя разворачиваться и терять напор. Но всякий раз, когда клинок бесполезно скользил по наплечнику или отлетал назад, отброшенный щитом, у Сереги возникало отвратительное ощущение бессилия, невозможности уязвить противника.
Лунный свет пробивался между крон, отражался от снега, изрезанного четкими черными тенями ветвей. Хруст снега, звон металла, тяжелое дыхание…
«Когда ж ты, медведь, выдохнешься?» – думал Духарев, уворачиваясь и ускользая.
Но выдыхался он сам. Бились они уже не на утоптанной поляне, а в лесу, по колено в снегу, что существенно помогало нурману. Духарев был быстрее, и реакция у него была лучше, но опыт нурмана сводил эти преимущества на нет. Серегу поддерживала только мысль о том, что он в любой момент может
