понимал на слух – говорил свободно. Давно, с самого детства, когда по соседству забегал в кондитерскую к толстому Шепке. Днями там ошивался, бывало. И с сыном его Гейнцем дружил – не разлей вода, вместе хулиганили, они же одногодки, и никто тогда не смотрел, кто немец, а кто еврей. Да и валлийцы тоже сами не первого сорта, Сэм ведь из Кардифа, о таких и говорят, мол, деревенщина. Но про немецкий он до поры молчок, под дурачка, может, кто ненароком о чем и проговорится. Пока, однако, ничего существенного он не узнал. Линде даже понятия не имел, куда идут и зачем, но он, конечно, всего лишь штатный лекарь. А старшие офицеры, которым знать было положено, в сторону лазарета более не забредали.
Правда, кое-что Сэму вычислить удалось. Температурный режим. На лодке явственно ощущался холод, все время по нарастающей, так что стали даже подтапливать, Сэму было пожаловано теплое белье и второе одеяло. Шли теперь не на глубине, вообще не погружались в последние недели, поверху шли, и, кажется, с погодой все обстояло не совсем благополучно, тащились, как сказал Эрнст, на половинном двигателе малым ходом. Значит, курс держали на север. Это-то и странно. Если район Северной Атлантики или дальше на Норд-Кап, то почему без погружений? Ведь там кишмя кишат британские родные эсминцы, и американские крейсеры забредают с конвоями, дальше русским союзникам палец в рот не клади. А тут – не торопясь, словно на променаде в Гайд-парке, тихой сапой в неспокойном море, когда, казалось бы, нырнул– и нет проблем. Впрочем, Сэм не моряк и тем более не подводник. Он вообще на лодке первый раз, никогда до сей поры и близко не подходил, не то чтобы сунуться внутрь или прокатиться пассажиром. Но капитану Хартенштейну виднее, коли сдуру наскочит на вражеских охотников, так ему и надо, зато у Сэма будет шанс выбраться, если, само собой, он не потонет заодно с лодкой и экипажем.
И как-то вдруг в один прекрасный день, а может, вечер, пойди разбери, время считать здесь бессмысленно, лодка ход застопорила. Все, приехали, пришли, приплыли. Теперь и Сэму разрешат наверх, не держать же его здесь, словно в карцере. Он сначала маялся от нетерпения, хоть на допрос, хоть куда, осточертело в железной банке. Но Линде его никуда не пускал, говорил, нет на его счет никакого приказа, и тоже маялся сам и мечтал выбраться поскорее. И гадал вслух, чего-то там, на вольном воздухе? Стало быть, Эрнст тоже не знал ни черта, но вид делал какой-то загадочный. А чего гадать? Военная база, скорее всего, Норвегия, порт, краны, доки, ругань и охрана с собаками. Сэм это для себя так именно представлял.
На лодке пришлось просидеть еще целый день, не меньше. Пока лично капитан не пришел его освободить. Принес куртку на меху, такие же штаны и шапку и пуховые носки, кивнул, чтоб одевался. Дружелюбно, впрочем, кивнул. И тут Сэму все окончательно осточертело. Не было смысла валять дурака, наоборот, пора прекращать из себя корчить глухонемого.
– Спасибо, – по-немецки, хоть и с корявым произношением сказал, зато понятно, – за все. Жаль, что придется расставаться. С вами было не так-то плохо.
Капитан не очень и удивился, видно, ждал от Сэма порядочного подвоха. А вот Линде от потрясения остолбенел и после выругался, какого разэтакого Сэм морочил ему голову и заставлял ломать язык, если так здорово чешет на немецком. Потом, правда, заулыбался, протянул заветную фляжку. Сэм не будь дурак, не побрезговал, когда-то еще нальют, да и нальют вообще? Оказался препоганейший коньяк скипидарного вкуса.
– Мы не расстаемся, – сказал ему вдруг Хартенштейн и невесело усмехнулся. – Похоже, мы с вами здесь надолго, – и вышел прочь.
Сэм оделся, даже без посторонней помощи, Линде передал его из рук в руки блондинистому матросу, тоже облаченному во все теплое, развел руками:
– Уж простите, сопровождать не могу. У меня тут дела. Когда увидимся, еще непременно выпьем, – и похлопал себя по карману с фляжкой.
«Да ни за что! – подумал и чертыхнулся от души Сэм. – Чтоб эту отраву еще раз! Уж лучше пусть Эрнст достанет чистого спирта, иначе не видать ему компании как своих ушей».
Он вышел на мостик и немедленно зажмурил глаза. Не потому, что солнце, как раз в воздухе висела плотная туманная дымка. Но голый снег вокруг, ледяные немыслимо гигантские глыбы, словно в обители циклопов, ослепительно белые, без грязи и копоти. Он столько дней при скудном электрическом освещении, когда и побриться толком нельзя, а тут простор и день. Из-под ресниц немедленно потекли слезы, Сэм припомнил, как читал о куриной слепоте, и закрыл лицо руками.
– Возьмите, – раздался знакомый голос над его ухом.
Кажется, это капитан что-то протянул ему на ладони. Сэм приоткрыл один глаз, дабы рассмотреть предмет, и когда уже взял, понял – обычные очень темные очки, какие носят слепые шарманщики, только и разницы, что с большими мотоциклетными стеклами, их еще именуют для насмешки консервами. Настоящий полярный инвентарь. Сразу ему сделалось легче, и он смог смотреть.
Порта никакого не было. Вообще. И ничего не было. В смысле человеческого присутствия. То есть люди-то вокруг него как раз наличествовали во множестве, суетились и трудолюбиво сновали туда-сюда, словно муравьи. Но – только поблизости от лодки на самом берегу, и ясно делалось, что присутствие это их временное, будто капитан Кук высадился на необитаемый остров, и тот остров сам по себе, и Кук сам по себе, а вовсе не зашел к кому-то в гости. Пейзаж был совсем уж странный. Неземной пейзаж, разве только для дикого Севера. Правда, такого севера Сэм никогда не видел, даже в кино. Первобытная, буйная нетронутость, монументальная чрезмерность форм, лишний случался здесь человек, и его железная лодчонка тоже лишняя. Это явно была какая-то земля, а не просто льдины и айсберги, бескрайняя ледяная пустыня, и что им здесь? Нет тут ничего, и ума не надо, чтобы это понять.
– Это – Крайний Север? – на всякий случай спросил Сэм у капитана, пока тот не отошел.
– Нет, лейтенант Смит, это не север, это – крайний юг, – ответствовал Хартенштейн, и надо ли говорить, насколько Сэма поразил его ответ.
– В каком смысле? – он не прикидывался глупее, чем есть, а вправду не понимал.
– В самом буквальном. Земля Королевы Мод. Добро пожаловать на антарктическое побережье, лейтенант! И я вместе с вами! – со злобной бравадой провозгласил капитан Хартенштейн.
– Какого дьявола..? – вот и все, что нашелся сказать, точнее, прохрипеть, Сэм.
– Понятия не имею, – искренне сознался ему капитан. – Зато вы отныне совершенно свободны. Можете даже сбежать. Если знаете куда. Но лучше пожалуйте со мною в шлюпку. Здесь вам делать уже совершенно нечего. К тому же вас ждут.
– Кто ждет? Где? – Он по инерции задавал вопросы такие же бессмысленные, как само его присутствие на сказочном континенте, но ничего не мог поделать. Это даже не было из любопытства, а скорее по нужде, чтобы вернуть себе реальность происходящего.
– А во-он там! – Хартенштейн указал затянутой в перчатку рукой в сторону суши. – В санях. Вас дожидаются. Я уж радио дал. Велели сдать в распоряжение некоего Марвитца для передачи гауптштурмфюреру Ховену.
– Здесь и гестапо есть? – с ехидной подковыркой спросил Сэм.
– Не знаю, но, видимо, что-то такое имеется. Хотя вряд ли гестапо. Не для кого здесь гестапо. Так я думаю, – признался ему капитан.
– Да что это за окаянное место? – вдруг закричал в полный голос Сэм.
– Тише, не орите, тут далеко слышно. Впрочем, слушать некому. Что за место, интересуетесь? Многого я не скажу, а знаю только одно. Здесь, то есть не конкретно здесь, а неподалеку – сверхсекретный объект особого назначения. База 211.
Капитан лично сопровождал Сэма на берег в надувной шлюпке и, пока они переправлялись, все время молчал. Сэм ничего и не спрашивал, капитан и так, что знал, уже сказал ему. К тому же он не мог не понимать: Хартенштейн поперся сейчас именно с ним вместе не от дружеского расположения, но от того лишь, что Сэма требовалось передать официальным образом, а до тех пор держать поблизости.
На берегу в это время суета уже прекратилась. Да и была она, по правде говоря, чисто условной. Экипаж вышел поразмять ноги, заодно вытащить на белый свет кухонные бачки и какие-то тряпки и брезенты для проветривания, никто же не собирался всерьез разгружаться и обустраиваться на безжизненном побережье, приказа такого не было. Однако судовой повар, пока суд да дело, накрывал потихоньку столы. То есть какие столы – просто на ломкий, промерзший брезент горкой ставились миски, резаный хлеб и фляги со шнапсом, открытые банки фасоли и шоколад, а рядом – укутанный круглый чан с тушеным мясом, последний запас, и кок уже приготовился разливать тягучий картофельный суп из бачка.
