– Думаю, пока в этом нет необходимости,– задумчиво произнес советник.– Я свяжусь с директором Департамента территорий. Пусть разбираются. Благодарю за службу, майор! – он улыбнулся.
– Служу Государю и России,– ответил я без улыбки.
Да, я сотрудник «Алладина», но это не значит, что я больше не служу своей Родине!
Я не стал докладывать начальству о своих предположениях. Во-первых, потому, что хотел дать шанс нашим самостоятельно разобраться в проблеме, во-вторых, потому, что все, что со мной происходит, в любом случае фиксируется в информационных базах «Алладина». Если компьютер решит, что моя догадка имеет основания, то он самостоятельно отправит сообщение в аналитическую группу. И его рассмотрят в общем порядке. А вот рапорт офицера моего уровня прошел бы в порядке приоритетном, что в данном случае совсем не обязательно.
Как бывший сотрудник Департамента внешней разведки я очень хорошо представлял себе, куда отправится от Вершина моя информация и кто будет по ней работать. Официально Императорский Совет передаст ее в Департамент развития и контроля науки, поскольку именно это подразделение Совета Безопасности России занимается феноменом спонтанной деструкции официально. Фактически же моя гипотеза будет разрабатываться всеми шестью подразделениями. В первую очередь через моего друга Ваню она попадет в соответствующую службу Департамента территорий. Затем – в Департамент контрразведки. Кто там конкретно занимается «ифритом», я не знаю, но занимаются наверняка. Следующими будут мои бывшие коллеги из Департамента внешней разведки, или, если точнее, Управление по связям с «Алладином», а если еще точнее – в НИИ исследования безопасных направлений науки, который, кроме бесплодных попыток внедрения агентуры в «Алладин», занимается еще и научными разработками. Третьим по счету будет Департамент обеспечения безопасности стратегических объектов, а именно – его Управление экологии. Четвертым (а возможно, и первым) материал подхватит Департамент связи и информационных систем. И в последнюю очередь, как всегда, информация попадет в соответствующий подотдел Главного разведывательного управления Генштаба…
Голос Ивана прервал мои размышления.
– Эй, камергер, не хочешь взглянуть?
Я покосился на дисплей однокашника: ага, трансляция видеозаписи. Двое за столом, напротив друг друга… Ага, один явно под препаратами. Ба! Задержанный – мой старый знакомец, парень, которого я скинул с балкона. Он – в трансе или под химией. А второй, похоже, дознаватель-психолог.
– Назад, три минуты,– скомандовал Сучков.
Картинка на дисплее осталась прежней. «Собеседники» даже поз не изменили.
– С какой целью ты подошел к девушке? – спросил психолог.
– Ненавижу! – зло произнес задержанный.– Убивать!
– Ты хотел ее убить?
– Убить – нельзя,– с явным сожалением произнес задержанный.– Можно пугать, можно бить, насиловать, матку порвать, чтоб не рожала! Никогда! Убить!… Убить нельзя (с сожалением). Мастер сказал: убийства – нельзя. Себя – нельзя. Чужих – тоже нельзя.
Дознаватель сделал соответствующую пометку в записи.
– За что ты ее ненавидишь? – спросил он.
– Сука!
– Почему?
– Сука!
– В чем ее вина?
– Косоглазая сука! Китайцев много! Тесно! Дышать… Задыхаюсь! – парень рванул края тюремной униформы, захрипел, затрясся…
– Дышать легко! – быстро произнес дознаватель.– Воздуха много!
Руки задержанного упали, дыхание выровнялось.
– У тебя есть девушка? – спросил дознаватель.
– Да.
– Красивая?
– Да.
– Хочешь от нее ребенка?
– Нет.
– Почему?
– Тесно. Много. Слишком много людей. Лишних людей. Чужих! – Задержанный повысил голос.– Ненавижу! Убивать! Душно! Воздух!…
– Спать! – перебил дознаватель.
Задержанный закрыл глаза, лицо его расслабилось. Хорошее русское лицо. Мужественное. И такая тяжелая фобия. Мне стало его жалко…
– Явно выраженная патология,– сказал дознаватель, поворачиваясь в сторону объектива.– Картина, аналогичная остальным. В фазе возбуждения переход в автоиндуцирующее состояние, при отсутствии отклика – самоиндукция и позыв к самоубийству.
«И здесь самоубийство»,– подумал я.
– Потенциально опасен. Рекомендации по восстановлению – те же. Результат достоверно не прогнозируется. Уголовной ответственности не подлежит.
– Ничего себе,– пробормотал я. Жалко парня.
Вот уже пятьдесят лет как в России перестали расстреливать людоедов, маньяков и им подобных. Но по мне лучше расстрел, чем пожизненная изоляция, которую применяют к «потенциально опасным» сумасшедшим, которым психиатрия не может гарантировать полного выздоровления. Психиатрия же в лице своих конкретных представителей вела себя крайне осторожно. Потому что если с «излечившимся» случался рецидив, псих отправлялся обратно в лечебницу, а «выпустивший» его психиатр – за решетку, поскольку, выпуская пациента, в случае рецидива заболевания принимал на себя полную ответственность за его действия.
– Что значит – «картина, аналогичная остальным»? – спросил я.
– То и значит,– Иван снова потер виски.– Большая часть задержанных членов партии «Славянская старина» страдает тем же недугом.
– Голова болит, Ванька? – спросил я.– Помочь?
– Перетерплю. Такой вот набор: неприязнь к тем, кого считают чужими, переходящая в ненависть и практически неуправляемую агрессию. Мы уже выявили и изолировали более двухсот человек, страдающих этими нарушениями, и продолжаем поиск. Еще одно неприятное свойство заболевания: установлено, что его носители могут индуцировать аналогичные отклонения у окружающих. Особенно среди молодежи низших классов. В связи с особой опасностью носителей я ориентировал психологов в первую очередь на определение симптоматики заболевания. Что это и откуда взялось, мы установим позже, после того как остановим его распространение.
– Угу,– сказал я.– Я тебе, Ванька, уже сейчас могу сказать, что это за болезнь. Расизм называется. Лозунги могут варьироваться: «Убей косоглазого!» – в Санкт-Петербурге. Где-нибудь в Челябинске (там азиатов, китайцев, корейцев, вьетнамцев раза в полтора больше, чем европеоидов) он будет звучать: «Прикончи белого!» Слушай, Ванька, ты давно в Америке был?
– Я там вообще не был,– сказал мой друг.– Хрена мне там делать?
– Съезди. Для граждан России там сейчас открытая виза. Полюбуйся, как тамошние этнические китайцы играют на противостоянии «белые-черные-латиносы», чтобы блокировать проникновение индусов в Сенат.
– Остынь, камергер! – Сучков похлопал меня по колену.– Российская империя – не американская. И то, с чем мы сейчас столкнулись, это не расизм, а…– мой однокашник сделал строгое лицо и процитировал: – «Здесь имеет место некая внутренняя агрессия, ищущая точку приложения вовне, сообразуясь с социальными и моральными качествами субъекта-носителя, чтобы предохранить сознание субъекта от разрушения».
– Попроще, Ваня,– попросил я.– Ты же не «умник», а кадровый офицер.
Сучков усмехнулся. Могу поклясться: сам Ванька, услыхав данную сентенцию, отреагировал бы
