– А вы очаровательно галантный кавалер! – со смехом ответила ему Альда и приказала смотрителю: – Поллион, разбуди старую сварливую ворону и скажи: птенец вернулся в гнездо. Только осторожно скажи, не то его кондрашка хватит, – потом обратилась к Тиму: – Прошу прощения за столь своеобразный лексикон, но я здесь уже десятые сутки, и, как вы догадываетесь, ваш заботливый опекун едва не довел меня до малоадекватного состояния своими панегириками.
Тим догадался, что это она о Фавне.
Все вместе
Воспринимал ли он в своей, пусть и не столь долгой, жизни впечатление прекрасней? Амалия, в розоватой, как занимающаяся заря, воздушной накидке у камышовой заросли кормит белую цаплю. Или пытается накормить. Потому что Преторианец вовсе не желает есть с ее ладони улиток – он питается исключительно лягушками, притом исключительно самостоятельно. От обиды поджал одну лапу и воротит в сторону привередливый клюв. Амалия уговаривает, протягивает раз, другой, он бы сказал ей, но не хочется портить чудесное зрелище. Преторианец не маленький, птица вольная, сам разберется, хотя и недоволен – в кои‑то веки прилетел на лето погостить, и вот, пристают с глупостями. Амалия на «Одиссее»! Кто бы мог подумать? Как‑то уж очень легко она согласилась. Гортензий не собирался себе льстить и относить на свой неотразимый счет прихотливо внезапную сдачу прежде столь неприступной крепости. Наверное, свою роль сыграло и то обстоятельство, что улыбнулась им удача с пропавшим поэтом Тимофеем или, что всего скорей, неудача, постигшая его самого при поисках и неуспешных переговорах, последовавших затем. Вдруг и пожалела? Нет. На нее не похоже. Амалия не из тех женщин, которые предлагают себя как утешение, и ведь она ответила на его чувства без обмана и без притворства. И потом, какое может быть утешение? Что, он профессиональный следопыт, что ли? В жизни своей никогда не преследовал человеческое существо, да и никто из известных ему людей подобного не делал. Не случалось такой необходимости. Разве способен он был предсказать наперед, как отреагирует этот странный парень на вполне дружелюбное к нему обращение? А должен был предсказать. Забыл начисто, что имеет дело с беглецом из Вольера, да если бы помнил, много их выпадало на его долю, этих беглецов? Ровным счетом ни одного.
– Амалия… Амалия… – едва слышно, словно опасаясь вспугнуть рассветную зарю, позвал он ее по имени. – Амалия…
Обернулась и улыбнулась, как‑то подчеркнуто нежно и будто бы с тайной печалью – неужели жалеет теперь о скоропалительном своем согласии. Но подошла, Преторианец прищелкнул ей вслед узким, как сабельное лезвие, клювом и, демонстративно переступив на кочке, напыщенно отвернулся. Она села рядом на разостланное прямо по росистой траве расписное индейское одеяло‑пончо, поджала под себя ноги, огненосные глаза ее вспыхнули на миг разрушительной вспышкой и снова посмотрели ласково.
– Ты милый, милый, – она сказала так, будто слова эти предполагались не сами по себе, но непременно за ними должно было прозвучать продолжение, и она хотела подготовить его именно к продолжению этих слов и ни к чему другому.
– Я знаю. И я люблю тебя. Теперь еще больше, хотя такое вряд ли для меня возможно, – Гортензий потянулся, чтобы взять ее за руку. Амалия не отстранилась, но и не выказала радости, как если бы его трепетное прикосновение мешало ей в чем‑то неприятном и значительном.
– Мы обещали прибыть пораньше. Ты знаешь, сегодня надо решать, – она попыталась освободить плененные пальцы из его пожатия, но Гортензий не отпускал.
– Но не в шесть утра. Парню надо хотя бы выспаться после всего пережитого. Выспаться в покое и без тревог, – напомнил он ей события минувших суток. – С ними Альда и Карел остался тоже. Знаешь, я не ожидал как‑то, что наш Тимофей окажется столь требовательным субъектом. Он вчера точно допрашивал нас. Помнишь, ты сказала ему – через несколько недель он достигнет Второй Зрелости, а он рассердился.
– Да, отчаянно так. Я только хотела ему сообщить, что день его рождения наступит двадцать первого июля и ему исполнится полных восемнадцать лет. Мне казалось, любому человеку интересно было бы узнать, – с сожалением произнесла Амалия, будто извинялась в промахе.
– Он лишь недавно услыхал, что вообще бывает на свете празднование дня человеческого рождения, так почему бы ему выказывать чрезмерный интерес? Скорее, наш Тимофей подумал – мы снова хотим ущемить его в естественных правах. А ведь молодец – успел все же вычитать. «Совершеннолетие обычно наступает в тот момент, когда родители или опекуны сочтут возможным его предоставить». Но поскольку в Новом мире у него не имеется ни тех ни других – Фавн, конечно, не в счет, – он собирается решать сам за себя. Каково?
– Гортензий, с мальчиком не все так просто, как тебе показалось на первый взгляд, – Амалия отвернулась, сейчас ей не представлялось уместным и далее распространяться на эту тему.
Можно было бы объяснить, но не теперь, когда предстоит объясняться по иному поводу. Да и что тут скажешь? Бедный ребенок – для нее, профильного педагога именно что ребенок, – он ожидал ужасов наказания и мысленно уже приготовил себя к их приятию. Полное отпущение грехов тоже не состоялось, потому что никто не собирался его прощать, ибо не считал в чем‑либо виноватым. Как четко и ясно преподнес эту истину Карл: «Ваш нечаянный поступок будет отягощать только вашу совесть, что не даст вам совершить случайное преступление против человека и впредь. Мир в душе – иногда очень плохо, и уж можете мне поверить, ни у кого из нас его нет!». Мальчик лишь кивнул так обреченно, что казалось – любая кара принесла бы ему большее облегчение, чем это душевное напутствие. Но Карлуша прав в одном, если Тимофей желает наказания, он волен назначить его себе сам. Вот только… Она ждала хлопот и поводов для своего вмешательства и не нашла ровным счетом ничего. То есть он с какой‑то невозможно щенячьей радостью отозвался на предложение заглянуть в ее добровольческую школу, мальчика не смутила ни значительная возрастная разница с учениками, ни даже ребячливое название всего заведения «Шкатулка с сюрпризом». Но это от непосредственности реакции, и не надо забывать, что он почти сложившаяся поэтическая личность, уже пережившая первый успех. Взойти на Подиум Поэтов – не шутка, она представляла себе, отвага какой степени потребна для подобного предприятия.
Другое дело, ни малейшего следа Адамова комплекса она не обнаружила. А ведь должен же быть, хотя бы в начальной стадии формирования! Незапланированный побег, тотальное одиночество, чуждая, устрашающая неизвестностью среда, необходимость ежесекундно быть начеку. Обыкновенно «выходцев» подбирают с той стороны Вольера специально присланные грузовые подушки, чтобы доставить немедленно или к собственно владельцу поселка, или в его отсутствие к любому другому поблизости, давно уже поднятому по тревоге. И дальше – щадящая адаптационная программа, орда сочувствующих и просто пси‑техников, всестороннее облизывание и сюсюканье. Для Вольера на следующее утро разыгрывалась в этом случае якобы внезапная смерть: упал с крыши и кончено. Здесь же все вышло с точностью до наоборот. Выходит, у мальчика Тимофея нервы, что твои гипероновые крепления, или поэты все от природы несколько толстокожи? Вполне возможно, подходящее объяснение. Она мысленно в который раз пробежала известные и памятные ей биографии творцов рифмованных шедевров, более‑менее современных и давно ставших достоянием литературной истории. М‑да, что ни говори, но все это были несколько эгоцентричные господа, моралисты лишь в абстрактном масштабе, в личном же общении – люди не вполне подверженные эмпатии. Им проще страдать сразу за все человечество в целом, чем заметить, что его ближнего клонит в сон уже на третьей строфе исполняемого вслух произведения. Тем лучше, мальчик перенесет психологический стресс почти без потерь, если подобный стресс вообще есть. Зато впереди у него вечная признательность поклонников, и уж бесконечная череда случайных романов ему обеспечена. Против этой заразы как раз‑таки поэты лишены всяческого иммунитета. Ах, да, она совсем позабыла про его вольерную подружку Анику. Вот где настоящая проблема. Но и ее придется немного отложить на потом. Потому что она должна сказать Гортензию. Прямо сейчас, не откладывая, иначе выйдет только много хуже.
