пулемет и, пригибаясь, помчался к дороге.
Инга глянула в прицел, быстро осмотрелась. Преследователи шли цепью.
— Стреляй же, чего ждешь! — крикнула она Сиреге.
Тот чертыхнулся, присел и с колена выпустил длинную очередь, потом отскочил в сторону. И вовремя: перед глазами юркнули со свистом маленькие огненные призраки. Кажется, чужаков заметили, и, прежде чем они скатились вниз, под откос дороги, пули почти настигли их, вспороли землю, вспыхивая фонтанчиками пыли, ощутимыми даже в темноте.
Они не сбились с пути, вышли к ущелью. Машина стояла на месте. Инга первая плюхнулась на сиденье, крикнув: «Заводи!» Сирега, задыхаясь, послал ее к черту, долго не мог вытащить из кармана ключ зажигания. Инга подпрыгивала от нетерпения. Наконец машина завелась. Не включая фар, он рванул с места, рискуя налететь на камни и намертво застрять. Но каким-то чудом Сиреге удалось выехать на проселок. Он прибавил скорости, автомобиль стало бросать с такой силой, что казалось — вот-вот он разлетится на части… Вдогонку стреляли, Сирега, подскакивая на сиденье, отчаянно крутил руль.
— Жива? — спросил он, когда они по откосу выехали на шоссе.
Инга не ответила. Она сжимала пулемет, который торчал между ее колен. Несколько раз она обжигала лицо о раскаленный ствол, но не чувствовала боли. Сирега покачал головой, крепче сжал руль и утопил педаль до отказа. Свет фар вырывал мертвый отрезок дороги, пустынной, нереальной, звенящей под горячими колесами. Оставалось совсем немного.
— Смотри, впереди пост! — крикнула Инга.
— Вижу!
Сирега выключил фары, но было поздно. Огромным минусом дорогу перекрывал шлагбаум. Сирега вывернул руль, съехал в кювет, еле прополз несколько метров, переключил скорость. Двигатель натужно взревел, и, когда уже казалось, что они не выберутся, выползли на дорогу. Машина зацепила выбежавшего навстречу боевика, тот отлетел в сторону, будто спружинил, Инга выставила в окно пулемет, но, не сумев в тесноте развернуться, все выстрелы послала вверх. А Сирега уже набирал скорость. Вдруг с треском лопнуло заднее стекло, звонко защелкали пули. Они пригнулись, насколько было можно, через две-три сотни метров он снова включил фары, чтобы не свалиться на полной скорости под откос.
Сирега не сразу заметил, что Инга странно притихла.
— Что с тобой? — тревожно спросил он.
— Останови… — еле слышно прошептала она.
Сирега сбросил газ, затормозил. Когда машина замерла посреди дороги, он наконец разглядел расплывающееся пятно на груди девушки.
— Тебя зацепили? — испуганно произнес он.
Пренебрегая маскировкой, он включил свет в салоне, стал расстегивать ее защитную курточку. Слабым движением Инга отвела его руку.
— Не надо…
— Надо срочно перевязать, — залепетал он. — Как же так…
Он вытащил из нагрудного кармана бинт, откинул назад сиденье, чтобы удобней было перевязывать, и, не обращая внимания на тихие протесты, все же расстегнул пуговицы, осторожно снял окровавленную куртку. Инга морщилась, кажется, пыталась прикрыть грудь. А Сиреге стало страшно. Пуля попала в спину и вышла как раз над левым соском. Кровь текла ручьем, окрашивая в страшный цвет бледную Ингину кожу. Он стал неумело обматывать грудь, спину, она же из-под прикрытых ресниц отрешенно смотрела на его суетливые руки.
— Сейчас, сейчас, потерпи, — бормотал он, страшась сделать что-то не так и угробить девушку.
Как мог Сирега замотал раны, с остервенением схватил мешавший все это время пулемет, бросил на заднее сиденье, после чего помог раненой улечься на откинутое кресло.
— Держись, милая, сейчас к врачу тебя, мигом…
Он помчался, моля бога, чтобы ничего не случилось с порядком изрешеченной машиной, чтобы Инга не потеряла сознание, чтобы дотерпела, пока они доберутся до своих. Сердце его сжалось от боли, когда он увидел ее маленькую, почти детскую грудь, изувеченную куском металла.
Вдруг ресницы ее дрогнули, он сразу почувствовал это и понял, что она просит его. Просила же она невозможное: остановить машину. «Зачем, осталось немного», — торопился убедить он девушку. Она же бессильно пыталась оторвать его руку от руля. Наконец Сирега начал что-то понимать, убрал ногу с педали. Машина еще некоторое время катилась по инерции, потом замерла.
— Холодно… — одними губами произнесла Инга. — Возьми за руку…
Сирега тут же принял ее ладошку, ощутив, как уходят из нее жизненные силы.
— У меня никого не было… — после долгой паузы прошептала она. — Только вот ты, дурачок… Тебе жалко меня?
— Инга! — Сирега взмолился. — Ну что же делать-то?
— Я говорила им:… Он наказал меня… Ты не уходи, побудь. — Инга едва шевельнула пальцами. Может, ей показалось, что Сирега хочет высвободить руку. А он готов был разрыдаться, и спазмы душили его, но слезы почему-то не шли.
— Я не могу видеть, как ты умираешь! Едем!
Он высвободил руку, встрепенулся, но, глянув на ее отрешенное лицо, обмяк…
— Поцелуй меня, — попросила она.
Он наклонился и тихо прикоснулся к ее губам…
Инга умерла, будто ушла в себя. Он продолжал держать ее руку, понимал, что не она ушла. Просто он сам уже был по ту сторону жизни. И время остановилось. Потому что стало совершенно ненужным.
Автандил Цуладзе, новый директор больницы, избранный демократическим путем, задумал консилиум. Он еще не знал, что скажет народу, какие слова и образы выплеснет его сознание в вялую аморфную массу; было лишь предчувствие, предвосхищение гениальной импровизации. Он насытит массу идеями, устремлениями, швырнет им, словно кость, россыпь сказочных целей.
Автандил сжал кулак и бросил огненный взор куда-то вверх, будто призывал в союзники небесные силы. Он стоял в центре футбольного поля, вокруг бесцельно бродили больные в ободранных серых одеждах. Они что-то бормотали, каждый на свой лад. Всех волновал лишь процесс поглощения.
— И что же ты хочешь? — резко спросил Автандил у больного, который мычал что-то монотонное.
Тот мгновенно прервал музыкальную паузу и пояснил:
— Мне бы покушать.
— Вот оно что! — удовлетворенно отреагировал Автандил. — Главное — вовремя насытить свой живот.
К ним торопился на полусогнутых Зюбер с навостренными ушами.
— Нет-нет! — Автандил предостерегающе поднял ладонь. — Еды не будет, пока не освоишь простейшие социально-политические функции: избирать и быть избранным… Итак, разучиваем: «Кто «за»?» Зюбер, надо поднять правую руку!
Больной смущенно улыбнулся, обнажив пустые десны, с недоумением посмотрел на свои руки.
— Ну что ж ты придуриваешься, клетчатка? В школе не учили лапу задирать?
Он схватил Зюбера за запястье и несколько раз поднял его руку вверх. Зюбер вырвался, отступил на шаг, гикнул самодовольно и выполнил упражнение.
А вокруг уже собрались любопытные. Цуладзе надменно огляделся, картинно задумался и скомандовал строиться в шеренгу. Его не сразу поняли, но он тут же научил. Потом Автандил вытащил из строя Зюбера и строго пояснил:
— Сейчас вы будете изучать на практике свое социально-политическое право — избирать. А ну-ка, Зюбер, покажи им шустренько! И раз!
Он помог своему ученику поднять руку, после чего, скомандовав «и-два», с легким нажимом опустил ее. Цуладзе стал подавать команды на два счета, а больные — дружно выполнять их, стараясь поднять ладони повыше. При этом майки у всех задирались и выглядывали синие пупки. В строй становились новые
