Он чувствовал себя здесь чужим. Словно огромный корабль, наполненный богатыми и веселыми людьми, подобрал его в океане. И вот мощные лебедки подняли его на борт и поставили на палубу… Лагутин уже забыл, зачем он здесь. Держась ближе к забору, отгораживающему дачные кварталы от улицы, он медленно шел вперед, пялясь на прохожих.
Постепенно он свыкся с шумной атмосферой курорта и понял, что его камуфлированный костюм и щетина на щеках не привлекают ничьего внимания, разве только девушки поглядывают на него чаще других.
– Ой, девочки, смотрите! – пронзительным голоском воскликнула худенькая блондинка в шортах и красной на синтепоне куртке, показывая на Лагутина пальцем.
Ее подруги вонзили в Лагутина свои взгляды. Ему пришлось остановиться, так как девушки перегородили ему дорогу. По их лицам он понял, что они пытаются вспомнить, где же его видели.
– А вы артист, да? – предположила круглолицая девушка с прической каре.
«Не хватало, чтобы они узнали во мне робинзона!» – подумал Лагутин и, с сожалением разведя руками, отрицательно покачал головой.
– Увы! Я всего лишь охранник с автостоянки.
– Опять тебе, Вика, артист померещился! – проворчала третья девушка со злым смуглым личиком. – Замуж, наверное, пора!
– Но там точно был Затевахин! – не сдавалась Вика. – И нос и уши его… Давай поспорим и вернемся!
– Где же я вас видела? – не сводя восторженных глаз с лица Лагутина, произнесла блондинка, которая узнала его первой. – Сейчас вспомню… А вы случайно не Костолевский? Нет?.. А может быть, Певцов?.. На кого же вы похожи?
– На Толоконникова, – ответил Лагутин и поспешил смешаться с толпой.
«Пора затариваться и сматываться! Не то узнают и начнут брать автографы», – подумал он и, не поднимая лица, стал исподлобья смотреть по сторонам в поисках продуктового магазина. Его внимание привлекла ярко освещенная «стекляшка», небольшая витрина которой впечатляла разнообразием продуктов. Там он закупил все, что заказал ему Безымянный, и, отягощенный сумкой с раздутыми боками, пошел на заправочную станцию. Пацаны, подрабатывающие на обслуживании клиентов, раздобыли для него старую, но еще вполне пригодную канистру и наполнили ее самым дешевым бензином.
Оставалось еще немного денег, и Лагутин, едва переставляя ноги под тяжестью ноши, остановился передохнуть на открытой терраске пивного бара. Он постыдился своего дремучего вида и не стал заходить в душный и прокуренный зал, наполненный голосами и музыкой. Официант тем не менее проявил готовность обслужить его и на терраске. Ожидая заказанный бокал холодного пива, Лагутин глотал слюни и с нетерпением поглядывал на дверь, ведущую в зал.
И тут сердце его обмерло. «Так вот о каком Затевахине говорили девчонки!» – подумал он, глядя через дверной проем в зал. На маленькой сцене за клавиатурой синтезатора сидел плешивый низкорослый музыкант, а над ним, покачиваясь и тыча пальцем в нотную тетрадь, склонился Бревин. «Робинзон» был хоть и небрит, но одет цивильно, в просторный спортивный костюм с яркой голубой полосой на груди.
– Эта песня посвящается нашему гостю из Москвы Саше, – объявил в микрофон музыкант и надрывно, с искусственной хрипотцой запел что-то пронзительное и тоскливое про братву.
«Гость из Москвы», покачивая плечами, спустился со сцены и сел за столик, заставленный пивными кружками. Сидящая напротив него девица с несвежим лицом оперлась подбородком на кулак и глубоко затянулась сигаретой. Она слушала песню, смотрела на Бревина, и ее глаза наполнялись слезами. Время от времени она вздыхала, прикусывала губы и, пытаясь сказать нечто задушевное, с широким замахом ударяла себя ладонью по груди. Локоть ее, будучи единственной точкой опоры, срывался, и отяжеленная хмелем голова девушки ударялась о стол. Казалось, что она кланяется Бревину в пояс да все время почему-то задевает лбом край стола.
«Вот это «Робинзонада»! – подумал Лагутин и даже присвистнул. – Это что ж получается? Вместо того чтобы шишки лузгать на острове, он здесь под музыку пивом давится!»
Он стал вспоминать, не было ли сообщения о выходе Бревина из игры? Да нет, ничего подобного Лагутин не слышал. Сошли с дистанции только Павлов и Лена. А пропустить столь важное сообщение о Бревине Лагутин никак не мог – радиостанция ведь всегда при нем. Значит, Бревин тайно переправился на берег и теперь вовсю радуется жизни?
«Вот же сволочь! – с ненавистью подумал Лагутин. – Я, как дурак, на острове дичаю, а эта гадина как сыр в масле катается! Он же наверняка и ночует где-то здесь, с лярвами в постели!»
Лагутину стало так обидно, что он даже не допил пиво и поставил бокал на перила с фигурными балясинами. «Может, все давно перебрались жить на берег? – подумал он. – И лишь к сеансу связи возвращаются на острова? Этак я никогда победы не дождусь! В этом поселке можно припеваючи жить хоть до Нового года, хоть до Первого мая…»
С испорченным настроением Лагутин возвращался к озеру. Когда он сошел с грунтовки в камыши, уже совсем стемнело, но лодку он нашел без труда. Погрузив в нее канистру и сумку, Лагутин едва нашел место для себя. Пришлось стоять на коленях, балансируя, чтобы не свалиться за борт.
«Домой!» – без особой радости, но все же с некоторым облегчением подумал Лагутин, отчаливая от берега.
Глава 24
Резать кабанчика
– У меня такое ощущение, что ты темнишь, фраерок…
Безымянный сидел на стволе поваленного дерева и маленькими глотками пил горячий чифирь. Остатки его зубов плохо справлялись с кусочком рафинада, и сахар приходилось размачивать.
Солнце уже поднялось над озером, но его лучи увязали в густом тумане, а потому было еще прохладно и сыро.
