Анной ходили по магазинам. Я стоял у больших зеркал галантерейного отдела универмага. Меня толкали, я всем мешал, но, думая о своем бывшем друге, не замечал ни толпы, ни прилавков, ни тем более Анны, которая не сводила глаз с белых подвенечных платьев и никак не могла решить, какое же ей больше подойдет.
Глава 54
Я впервые был дома у Анны. Это уютное гнездышко прекрасно характеризовало хозяйку. Первое, что бросалось в глаза с порога, это широкая двуспальная кровать, которая, вопреки общепринятым нормам, стояла у большого, едва ли не на всю стену, окна.
– Я люблю свет, – пояснила Анна. – Люблю просыпаться от того, что солнце светит в глаза, и засыпать, когда еще светло.
Кроме света, Анна любила цветы – живые и бутафорные, любила высохшие колючие ветки, выгнутые в замысловатую форму стволы можжевельника, которые, если сбрызнуть их водой, источали чудесный запах, любила ракушки, красивые камни с вкрапинами мрамора, шторы из бамбуковых палочек, картины современных экспрессионистов и реалистов, свечи в фигурных подсвечниках и старые музыкальные инструменты – гитару, скрипку и арфу без струн. Всем этим милым хламом была заполнена ее огромная комната, где при желании можно было провести бал на пятьдесят персон.
– Интересно, – произнес я, медленно двигаясь по скрипучему паркетному полу, словно по залу музея, – сколько здесь побывало мужчин до меня?
– Сколько побывало – не помню. Но один и сейчас живет. – И она взяла с плоского системного блока компьютера непомерно толстого серого кота, который млел без признаков жизни и напоминал воротник от шубы. – Вот, знакомься, его зовут Варфоломей.
Кот лениво ударил меня мягкой лапой по уху, но я не стал с ним конфликтовать. Я смотрел на небольшую картину в темно-коричневой рамке, написанную маслом. Девушка зачесывала пышные пепельные волосы, слегка приподняв подбородок вверх, словно подставляла лицо солнечным лучам.
– Это она? – спросил я.
– Да, она. Подойди ближе, на раме внизу есть подпись: «Портрет Т. Васильевой».
– А где письмо, которое она якобы прислала в Кемерово из Москвы?
– Все здесь. В том числе и визитка художника… Сейчас покажу.
Она сняла с книжной полки томик словаря Даля, раскрыла его и протянула мне белый картонный квадратик.
– «Виртуозов Григорий Робертович, художник-авангардист», – прочел я. – Телефоны, адрес… Очень хорошо.
Анна заметила, что я погрустнел.
– Не знаю, насколько талантлив этот Виртуозов, – добавил я, – но мне кажется, что характер Васильевой он передал точно… Глупая мечтательница с чистой душой и порочным телом. Любовь для нее была единственным источником света, к которому она шла без оглядки всю свою короткую жизнь. А хитрые и умные дяди использовали ее в своих корыстных целях, а потом в довершение всего еще и убили…
– Не надо! – вдруг прервала меня Анна каким-то странным голосом.
Я повернулся к ней. Анна смотрела как будто сквозь меня. Глаза ее были широко раскрыты, руки нервно теребили белый подбородок Варфоломея. Я почувствовал, что Анну неудержимо тянет ко мне, и принял ее вместе с котом в свои объятия.
– Что с тобой?! – испугавшись, спросил я.
Ее плечи дрожали. Она прижималась ко мне с такой силой, словно хотела пройти сквозь запертую дверь.
– Мне показалось… мне показалось, что ты говоришь не о Васильевой.
– А о ком же?
– Обо мне.
Нефедов, когда я напрашивался на встречу с ним, обычно принимал меня в своем кабинете, а в худшем случае – где-нибудь на улице, в районе Лубянки. На этот раз, когда я позвонил ему на службу, он поинтересовался, откуда я звоню, уточнил адрес и пообещал заехать в течение дня.
Он появился на пороге квартиры в седьмом часу вечера с букетом белых гвоздик для Анны и литровой бутылкой «Абсолюта». Выглядел Валера, как всегда, прекрасно: безукоризненно причесан, гладко выбрит, в дорогом темно-синем костюме. Правда, заметно поправился. В сравнении со мной он выглядел как ходячий двустворчатый шкаф.
Пока Анна накрывала «поляну», Валера, как это я делал несколькими часами раньше, прохаживался по комнате, рассматривая экспонаты. У портрета Васильевой он задержался несколько дольше, чем у других картин, но ни о чем не спросил. И все-таки мне показалось, что ее лицо ему знакомо.
Мы сели за стол. Валера предложил тост за братство всех ветеранов афганской войны, с явным удовольствием выпил и принялся за салат из помидоров. Пока я думал над тем, как перейти к главному разговору, Валера налил по второй и предложил тост за прекрасных дам. Мы выпили стоя.
– Валера, мы с Анной хотим серьезно с тобой поговорить, – начал было я.
Но Нефедов, энергично жуя, помахал пальцем и налил по третьей.
– Не греши, братан! Третий тост!
Третий тост – традиционный, за погибших в Афгане ребят. Его мы тоже выпили стоя. Анна совсем некстати подложила в тарелку Валеры кальмаров с майонезом, и он еще активнее стал работать вилкой. Я снова раскрыл рот, чтобы начать рассказ о преступлении Милосердовой, но Валера, наливая в очередной раз, стал вспоминать наших сослуживцев.
Я понял, что он просто избегает какого-либо разговора о мафии. Меня это задело. Получалось так, что
