усилием воли сдерживает себя.
– У тебя есть водка? – спросил я, не задумываясь о причине ее столь странного поведения.
– Водка? – эхом отозвалась она. – А зачем тебе водка?
Я понял, что она не готова выслушать меня. Она пребывала во власти своих мыслей. Пока меня не было, она думала о чем-то пустом и глупом, не имеющем ничего общего с тем, что пришлось мне пережить, и я не мог воспринимать всерьез и этого напускного холодка, который шел от нее, и ее неестественно сдержанного голоса.
Я снимал с себя мокрую одежду, стоя босыми ногами на кафельном полу душевой. Анна смотрела на меня из-за перегородки, приподнявшись на цыпочках. Меня все еще шатало, и, чтобы не растянуться на полу, я держался за резиновый шланг, свисающий с бочки.
Я поднял глаза. В ее взгляде уже что-то изменилось.
– Леша дважды заходил, – сказала Анна. – Он уже целый час ждет тебя на лодочной станции.
– Анна, скажи: кто еще, кроме Леши и тебя, знает, что я был на Диком острове? – спросил я, садясь на край большой металлической раковины, предназначенной для стирки. Брюки, снятые наполовину, спутались. У меня не было сил нагнуться, и я пытался освободиться от них без помощи рук, дергая ногами.
– На Диком острове? – медленно повторила Анна. – Разве не достаточно того, что я все знаю? – Она не думала над ответом. Она смотрела на меня. Под ее взглядом мои движения стали еще более нелепыми, и в конце концов я поскользнулся на обмылке и грохнулся на кафель, сильно ударившись о край раковины затылком.
Чертыхаясь и потирая ушибленный затылок, я с остервенением отбросил от себя брюки, поднялся на ноги, ожидая от Анны слов сочувствия, хотя ситуация, конечно, была не столь драматичной, сколь комичной, но Анны уже не было, и на том месте, где только что было ее лицо, быстро скользил по невидимой паутинке жирный паук.
Вода была теплой, и лилась она из шланга толстой тяжелой струей, но я все равно не мог согреться, и меня колотил озноб. У меня хватило терпения только на то, чтобы тщательно вычистить одежной щеткой ногти на руках. Завернувшись в махровый халат Анны, я вышел из душа и пошел на кухню. Странно, моя прекрасная леди, вопреки моему предположению, вовсе не крутилась у плиты, готовя мне ужин. Ее вообще не было на кухне. Я выглянул во дворик. Пусто. Вернулся на кухню и открыл дверь комнаты, где жила Анна.
Девушка лежала на койке лицом вниз и не шевелилась. Короткая теннисная юбка немного задралась, оголяя красивое смуглое бедро. «Как похоже она лежит! – подумал я. – Совсем как та женщина…» Недавний кошмар, который, казалось, стремительно и безвозвратно ушел в прошлое, вдруг снова нахлынул на меня. Я машинально схватил Анну за руку, едва не вскрикнул, почувствовав ее безвольную тяжесть, но Анна дернулась, освобождаясь от меня, подтянула колени к животу и прижала руки к груди, как делают во сне дети, если им холодно.
– Ну, ты лежишь… – облегченно выдохнул я, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце, – как мертвая… Анюта! – Я присел на край койки. – А что все-таки случилось? Я тебя не узнаю.
Она не ответила. Каюсь, иногда нечаянно обижал ее, я не всегда слежу за своим языком, но разве сейчас сделал что-то не так? Сказал Анне грубое слово?
Я погладил ее по голове. Она не отреагировала. Я чувствовал, как во мне неудержимо вскипает гнев. Вляпался в гнусную историю, едва держусь на ногах от усталости, продрог до самых костей, но вместо помощи и сочувствия – каприз и бойкот.
– У тебя есть водка? – повторил я.
Неожиданно Анна повернулась, села в постели, накрыла ноги одеялом.
– По-моему, тебе сегодня уже достаточно водки.
Это был детонатор. Я взорвался.
– Достаточно?! – вспылил я. – А кто ты такая, чтобы указывать мне меру? Ты что, из общества трезвости? Или, может быть, ты мне жена?
– Пошел вон! – спокойно ответила Анна. – Можешь возвращаться туда, где был. – Она снова легла ко мне спиной, опустила руку под койку, вытащила оттуда полиэтиленовый пакет, набитый чем-то мягким, и, не глядя, швырнула его в меня. Я не успел увернуться, и пакет шлепнул по лицу.
Ну, теперь ясно. Банальная ревность. Теперь всякое объяснение будет выглядеть как жалкое оправдание. А этого никак не вынесет мое достоинство. Будь даже мне Анна женой, не стал бы оправдываться и доказывать, что не верблюд. А так – тем более.
Я поддал пакет ногой так, что он вылетел на кухню, вышел из комнаты и с треском захлопнул за собой дверь. Водки в холодильнике не оказалось, зато под самой морозильной камерой лежали тугая пластиковая бутыль с красным портвейном и торт в квадратной коробке. Ах да! Анна собиралась отметить со мной свои именины – двадцать пять лет назад, девятнадцатого августа, ее крестили в сельской церкви Рязанской области и нарекли Анной. Грешен – забыл об этом мероприятии. Но если бы даже помнил, то все равно приполз бы поздно вечером, босой и мокрый с головы до ног.
«Дала бы выпить, накормила, согрела, а потом бы спрашивала, что со мной случилось», – мысленно оправдывался я за свою резкость. В маленькую алюминиевую кастрюльку я вылил стакана три портвейна, добавил туда сухой гвоздики, лимонного сока, корицы и мускатного ореха, поставил варево на огонь и стал помешивать ложкой. «Первым мириться не буду, – решил я. – Не мальчишка, чтобы терпеть ее капризы…»
Грог стал закипать, я снял его с огня, налил в стакан и стал отхлебывать маленькими глотками. В желудке сразу стало тепло. Я налил снова. Меня повело, и на лбу выступили крупные капли пота.
Вместе с теплом накатила сонливость. Из моего тела словно вытащили позвоночник, и теперь я полулежал на стуле, испытывая блаженство, и не очень успешно боролся со сном. «Женщин всегда следует держать от себя на дистанции, – думал я, из-под отяжелевших век глядя на полиэтиленовый пакет, лежащий на полу. – Чуть зазеваешься, чуть притупишь бдительность – и нежные пальчики уже крепко обхватывают твое горло. «А-а, поздно пришел! Да еще и шатаешься из стороны в сторону! Значит, где-то пил без меня! А я, дура, волнуюсь, места себе не нахожу, думаю, что утонул! Получай по роже!..» Нет, что ни говори о любви, а женщины – это зло… Чем это, интересно, она в меня бросила?»
