удовольствием.
– Нет! – привлекал я внимание водителя. – Ты смотри, смотри, чтобы потом не говорил, что не видел! Он никого, кроме меня, не знает!
– Да, – нерешительно кивал головой водитель, переводя взгляд с меня на Родиона и обратно. – Дело нечисто… Тут что-то не то… Несостыковочка какая-то…
– Это еще какая несостыковочка? – загудел Родион, отрываясь от Татьяны и поворачиваясь к водителю. – Ты что ж это, холоп, хозяина своего не признаешь? Забыл, как на своем ржавом «запоре» колдобины утюжил? Служить у меня надоело?
Водитель страшно побледнел, заморгал глазами, изобразил на лице вымученную улыбку и, задыхаясь от подобострастия, стал торопливо оправдываться:
– Родион Святославович, дорогой! Бес попутал… Ночь не спал, все плывет перед глазами… А мы чего только не передумали… Елки-моталки! Это ж надо – живого человека чуть не похоронили… А я как чувствовал… Вот отцу радость-то!
– Это кто собирался меня хоронить? – вскинул брови Родион и обвел взглядом салон. Он был настроен благодушно, но, как положено барину, даже в хорошем настроении ласково грозил подчиненным поркой. – Это кто так любит меня, что уже мысленно отправил меня на небеса? Распустились, голубчики!
– Так, Родион Святославович, как же в стаде без паршивой овцы-то? – Водитель становился все более словоохотливым, заглаживая свой промах.
– Всех паршивых отправлю под нож, – как бы походя заметил Родион. Он играл убедительно, и давалось ему это легко, потому как играл самого себя – богатого и избалованного властью денег человека. – Батюшка мой, полагаю, распустил вас основательно. Предупреждаю, что грядут большие кадровые перемены.
– И то верно, Родион Святославович, – еще больше оживился водитель, услышав про кадровые перемены. – Кто не хочет работать – пусть уходит! Вот Татьяна не даст соврать – я никакой работы не боюсь и служить вам буду верой и правдой…
Он с остервенением схватился за руль, как Павка Корчагин за кирку. От волнения не сумел с первого раза тронуться с места – машина дернулась, и мотор заглох. Из зеркального прямоугольника, висевшего над его головой, на меня смотрели два больных от страха и напряжения глаза. Водитель таял от слабости, ожидая от меня поступка, который снова бы поставил его перед выбором. Вот Татьяна села, комкая пальцами целлофан, обнимающий букет. «Быстрее бы все кончилось!» – подумал я, глядя на ее атласные коленки, выглядывающие из-под края зеленой юбки.
– Прекрасно выглядишь, – словно соглашаясь с моими мыслями, сказал Родион Татьяне и повернулся ко мне. Самой заметной деталью его лица был крупный, с горбинкой нос – лоснящийся, ярко-малинового цвета, будто вымазанный в губной помаде. Солнечные лучи успели глубоко проникнуть в кожу, пропитав ее лучистой энергией, и казалось, что нос Родиона горячий, как жало паяльника.
– Вы знаете, – торопливо заговорила Татьяна, будто продолжая тему о своей привлекательности. – Мы так изнервничались за эти недели… Все словно сошли с ума! Все мысли, все разговоры – только о тебе…
Она, путаясь в формах обращения, пыталась встать буфером между моей непредсказуемостью и Родионом. Водитель понял, что девушка тоже боится моей правды и спешно стелит Родиону соломку, и с тем же запалом, с каким таскал сумки, принялся помогать ей:
– Народ чокнулся, Родион Святославович! Одни верили, что вы живы, другие говорили, что вы – это не вы… Татьяна не даст соврать – бес поймет, что только людям в головы…
– Шампанское где? – перебил его Родион вопросом, адресованным мне. Он даже приподнялся.
Танюха выпрямила атласную ножку и слишком усердно вдавила острый каблучок мне в ногу, мол, хватит нагнетать обстановку, водила уже заглотил наживку, можно расслабиться. Мотор снова заглох, и стало тихо. Я понял, что эта тишина – для меня.
– Тюремную баланду я тебе привез, а не шампанское.
– Да что он встал, как корова на перекрестке! – выкрикнул водитель какому-то несуществующему коллеге, нарушившему правила, и ударил по кнопке сигнала.
– Не слушай его, Родион! – жестко сказала Татьяна, глядя на белые кроссовки Родиона, большие, соответствующие его росту. – Не надо портить настроение…
– Ты о чем, приятель? – усмехнулся Родион, протягивая мне руку.
Я не шелохнулся. «Понтиак» взревел бизоном и рванул с места.
– Он болеет, – объяснила Татьяна и отвернулась.
– Бывает, – ответил Родион. Он играл естественно, лучше меня, даже слишком хорошо, чем требовалось, и я подумал, что талантливая игра трех актеров для одного бестолкового и неблагодарного зрителя – слишком дорогое удовольствие.
– Рассказывай же, не томи! – взмолилась Татьяна. – Где ты был? Что с тобой?
– Как вы из лап смерти вырвались, Родион Святославович? – послал вдогон свой вопрос водитель и добавил некстати, но с дурацким оптимизмом: – Двум смертям не бывать, одной не миновать, точно?
– Как мой батюшка? – спросил Родион Татьяну, поглядывая на меня.
– Батюшка здоров. Он никому не верил. Даже когда пришло письмо из Непала о том, что тебя убили…
Родион наконец перестал возвышаться надо мной, сел сразу на два сиденья, вытянул в проходе ноги и посмотрел на меня.
– Ты что ж, приятель, меня признавать не хочешь? – спросил он с тем легким и приятным акцентом, который свойствен русским людям, долгое время жившим за границей. – Вот же он, я! Пощупай меня. Потрогай. Это я, Родион Орлов. Чуть не погиб на Ледяной Плахе, но выжил. Две недели сползал с горы, как червь, отморозил палец…
