Он остановил такси на одном из перекрестков.
— Я мигом, — сказал Наташе. — Звякнуть надо.
Войдя в телефонную будку, набрал номер Ильяшенко, загораживая диск от машины.
Долгое время слышались длинные гудки. Наконец Алевтина спросила:
— Кто?
— Я! — весело сказал Морозов. — Сам дома?
— Ю... Это ты? — испуганно переспросила Алевтина. — Его... Он... Нет и не скоро будет. Тут такое... Не приезжай к нам!
— Он ничего не передавал? — успел спросить Морозов прежде, чем на том конце повесили трубку.
Морозов долго стоял, мучительно соображал, что должен делать дальше, потом повесил трубку и вывалился из будки.
Свет на улице был пепельно-черный. Звуки доносились глухо, словно сквозь вату. Хотелось стать муравьем и заползти в трещинку на асфальте.
Вечером, после изнурительного дня, мы подводили итоги.
Тарасов восседал за своим широченным столом, где под стеклом лежал список оперативных смен, самые последние инструкции и распоряжения. За спиной Тарасова маленькой крепостью возвышалась башенка из четырех сейфов. Слева от Тарасова на стене — карта причалов, портативные радиостанции, переходящий вымпел.
— Предлагаю впредь делать «карусель», — сказал Никитин.
— Это как?
— Очень просто. Как самолеты бомбят? Один отбомбился, другой идет на цель. Так и мы. Один досмотрел, второй на его место. Он — на место товарища. У каждого будет по два объекта. Что один проморгает, то другой заметит. Работать, конечно, придется быстрее, чтобы уложиться в норматив. Зато отпадет необходимость в повторных досмотрах.
Тарасов записал предложение Никитина.
— Есть еще предложение, — поднял руку Кобец.
— Давай.
— Я насчет версий Хорунжего. Поскольку с монетами кончено, предлагаю взять с него слово, что больше он мучить нас не будет и что до конца текущего года женится. Жена его так прикрутит, что он на постороннее не станет отвлекаться.
Кое-кто рассмеялся, а Тарасов постучал карандашом по столу.
— Тихо! Шутки в сторону. Кобец, другого времени не нашел? У кого еще есть предложения в свете сегодняшних событий?
Звонок телефона отвлек Тарасова. Он снял трубку, выслушал, нашел меня взглядом.
— Хорунжий, тебя. Приятный взволнованный женский голос.
— О! — обрадовался Кобец. — По теме!
Под смешочки и одобрительные восклицания я подошел к телефону, сгорая от любопытства и в то же время злясь.
— Таможня. Инспектор Хорунжий.
— Официально как! — восхитился Кобец. — Нас не обманешь!
— Юра! — услышал я чей-то дрожащий голос. — Мне надо срочно тебя видеть.
— Кто это?
— Даже не знает, с кем говорит, — не унимается Кобец.
— Это я, Юля. Срочно надо тебя увидеть. Сейчас!
— Я не могу. Я на работе, а до конца смены...
— Знаю, знаю, что на работе, поэтому и звоню. Это касается, кажется, твоей работы. Приезжай скорее в парк Ленина. Я буду на нашей скамеечке. Помнишь? Пожалуйста, приезжай. Прямо сейчас, а то мне страшно.
— А ты не хочешь приехать сюда и здесь все рассказать?
— Я боюсь. А вдруг они меня там ждут? Юра, приезжай!
Я слышал явственно всхлипывания и тут же пообещал:
— Еду!
Положил трубку. Вот те на! Что за новости? Посмотрел на Тарасова, попросил так, что он понял — стряслось что-то серьезное:
— Мне надо сейчас же уехать. Говорит, связанное с нашей работой.
— Хитрюга! — веселил сам себя Кобец.
Я с такой свирепостью показал ему кулак, что он сразу унялся.
Тарасов посмотрел на часы, согласился.
— Можешь ехать. У тебя переработок — на две недели. Если что, звони.
Я схватил фуражку и вышел. Что стряслось с Юлей? Что может быть связано с моей работой? Наташа? Морозов? Явился пьяный Кучерявый и приставал к Юле? Что же произошло?
Мы сидели на «нашей» лавочке, и Юля уже не рассказывала пятое через десятое, а отвечала на мои вопросы.
Постепенно я восстановил точную картину того, что произошло около часа назад в Наташиной квартире.
...Юля после ночной смены (Наташа ошиблась, полагая, что ее квартирантка работает на этой неделе в дневную) была в своей небольшой «темной» комнате. Ждала Наташу, не дождавшись, уснула.
Вообще-то у них сразу завязались почти родственные отношения. Наташа даже подарила ей несколько ненужных вещей — синтетическую кофточку, ношенную джинсовую юбку, кое-что из косметики. Юля не хотела брать дорогие подарки, но Наташа уверяла, что все это мелочи, что она хочет видеть Юлю красивой.
Итак, Юля спала после ночной.
Она услышала, как щелкнул замок входной двери, и проснулась. Однако встать и встретить Наташу не было сил — ночь выдалась тяжелой, не было ни минуты покоя. Сквозь забытье услышала, как в квартиру вошли двое. Наташа сразу пошла в туалет.
Морозов громко сказал:
— Наташа, сделай мне кофе!
Он начал с чем-то возиться. Потом раздался легкий стук, что-то зазвенело, и вошедшая в комнату Наташа вскрикнула:
— Что это?
— А-а, с... — прорычал Морозов, и Юля, совсем проснувшись, напрягла слух. Что-то звякнуло.
— Юра! — прошептала Наташа. — Что это у тебя?
Встать и тем самым обнаружить свое присутствие Юле мешала робость. Она не знала, как себя вести.
— Не видишь? — раздраженно спросил Морозов. — Скажи спасибо, что на проходной их не вынули. Плохо запрессовал.
В это время раздался дверной звонок.
— Кто? — вскинулся Морозов, — Кого-то ждешь? Не открывай!
Наташа пошла в переднюю, Морозов устремился за ней.
— Не открывай! — шипел он.
Юля рискнула приподняться и выглянуть из-за занавески.
На столе стояла магнитола. Рядом — вещи. Задняя крыша магнитолы была снята.
— Пусти! — так же шепотом отвечала Наташа. — Пусти! Я не хочу иметь с этим дело!
— Да не мое, не мое это! — умоляющим голосом спешил убедить Морозов. — Пришел один мерзавец перед самым выходом, заставил меня... Это его, не мое!
— И ты подсунул мне? Пусти!
Опять раздался звонок.
