шею, оттолкнул в сторону, навалился плечом, двинул в мягкую стену коленом и сквозь зубы:
– Р-р-разойдись!!
А вот и Марго! Девчонка перепугана – первый раз в жизни я видел испуг в ее глазах! Лицо бледное, волосы растрепанные.
– Кирилл, они почему-то взбесились!
Я не без труда высвободил зажатую горячими телами руку, обнял и прижал к себе Марго.
– Господа, спокойно! Спокойно! Сейчас во всем разберемся…
Скорее, это я прокричал для себя. Никто не мог меня понять. Какой-то страшный мужик с огромным носом, похожим на гнилой апельсин, схватил и сжал в кулаке эбонитовые бусы Марго, а затем резким движением сорвал их с ее шеи. Он что-то крикнул гортанным хриплым голосом, вскинул кулак с бусами над толпой, и на головы людям посыпались черные коровки и овечки. Толпа всколыхнулась, словно по ней пропустили электрический ток. Со всех сторон раздались жуткие вопли. Все смотрели на нас с лютой ненавистью, словно мы совершили некий безобразный, из ряда вон выходящий поступок. Я не мог понять, что явилось причиной столь резкой смены настроения, но ясно было одно: наше положение аховое, обезумевшая толпа все сильнее сдавливает нас со всех сторон и вот-вот станет нас бить, топтать и рвать на куски… Оглушительно прогремела пулеметная очередь. Морфичев стрелял поверх голов, но толпа, вместо того чтобы испугаться и разбежаться во все стороны, завелась еще сильнее. Провокатор с гнилым носом орал пуще всех и размахивал над головой ниткой от бус, на которой уже не было ни одной фигурки. Я чувствовал на спине, животе и боках множество корявых пальцев; они щипали, царапали меня, напоминая стаю гигантских пауков, прицепившихся своими мохнатыми членистыми лапками к моему телу. Марго все крепче прижималась ко мне, впрочем, так получалось без ее воли, ибо мы попали в самые настоящие тиски, и ее щека коснулась моей груди, ее косички приникли к моим губам…
– Мне больно… Что они от нас хотят? Почему им так не понравились мои бусы?..
Я зарычал, как попавший в болотную топь сильный и здоровый зверь, и принялся работать локтями с отчаянной надеждой если не вырваться самому, то хоть вытолкнуть из губительной трясины девчонку. И будто начался град: посыпались редкие удары кулаками в голову, в скулу, в плечо, сначала потихоньку, осторожно, словно проверяя, как я отреагирую, но с заметным нарастанием и с каждым мгновением все гуще, чаще, сильней; и вот смазанный удар уже задел больное плечо Марго, и она вскрикнула, но не столько от боли, сколько от злости; и я тоже начал молотить во все стороны, и мой кулак скользил по липким горячим лицам, и начиналась страшная мясорубка, и уже бездумно я попытался приподнять Марго, чтобы она побежала, поползла по головам наших мучителей… И тут будто туча накрыла изнуряющее солнце. Очень низко, оглушая тяжелым рокотом, пронесся черный вертолет с узким и вытянутым, как у утконоса, передком, с боевыми подвесками на куцых крыльях, с полупрозрачной «тарелкой» вращающихся лопастей, и едва в нос шибанул запах керосина и горячего металла, как воздух задрожал от тяжелой пулеметной очереди. Казалось, винтокрылая машина садится прямо нам на головы, чтобы срезать их с тонким свистом, как остро отточенная коса срезает головки одуванчиков… Толпа с воплями рассыпалась по берегу реки и дороге. Водители прятались в салонах своих машин, кидались под колеса и накрывали руками головы. Марго едва не побежала следом за ними, но я в последний момент успел схватить ее за руку и потащил через мост. Вертолет, облетев рисовое поле, вновь опустил свою узкую головку, как свирепый бычок, и понесся на бронетранспортер. Морфичев, отвязав от машины трос, что-то крикнул нам и едва успел нырнуть в люк. К грохоту лопастей примешался тяжелый стук пулемета, и, взрывая изнутри землю, в воздух взметнулись фонтаны пыли; они вырастали друг за другом и быстро приближались к боевой машине. Высекая искры, броню ужалило несколько пуль…
Марго спотыкалась на неровных железных листах, падала, и я тащил ее за собой едва ли не волоком. Мы успели добраться до бронетранспортера и залезть на его броню до того, как вертолет в третий раз сделал боевой разворот. Сгрудившиеся у моста машины закрыли дорогу, и Морфичеву пришлось скатиться на обочину и, глубоко увязнув в рисовом поле, поехать к кромке леса. Только лес мог спасти нас от изрыгающего огонь вертолета! Мотор выл на пределе своих сил, все восемь колес его месили вязкую землю с проросшими зелеными стрелками, и все равно мы двигались слишком медленно. Вертолет снова набычился, его тень стремительно понеслась по полю, словно стая серых волков; блеснули в солнечных лучах бронированные стекла фонаря; мне показалось, что я даже разглядел фигурку пилота в большом шлеме с солнцезащитной шторкой…
В последнее мгновение я затолкал Марго в люк. Ей было интересно наблюдать за вертолетом, и она возмутилась, с обидой высказала мне, что «можно было бы и повежливее», но ее последние слова утонули в невыносимом шуме, где смешались змеиное шипение, львиный рык и волчий вой. Сорвавшись с подвесок вертолета, в нашу сторону неслись ракеты, и дымный комковатый след, оставленный ими, на несколько секунд скрыл от нас вертолет. Все произошло настолько стремительно, что я успел лишь прижаться грудью к броне и накрыть руками голову. Мне показалось, что взорвался воздух. Броня дрогнула подо мной, горячая волна прошлась по моему затылку, и запахло чем-то тошнотворным, горько-кислым.
Я поднял голову. Перед глазами плыли розовые круги, в ушах звенело. Бронетранспортер, переваливаясь из стороны в сторону, словно старая телега, по-прежнему полз к лесу. За ним оставалась глубокая колея, которая тотчас наполнялась водой. Вокруг дымились аккуратные овальные воронки, словно выкопанные для посадки деревьев. Я крутил головой, потеряв из виду вертолет… Но вот он! Летит бесшумно, плавно, кажется, что висит на одном месте – маленький, безобидный, как стрекоза в летний полдень над рекой.
– Нас приняли за повстанцев! – крикнул Морфичев, когда я спустился в люк. – Дело дрянь… Надо успеть к лесу, иначе из нас мясные консервы сделают!
Марго, съежившись, сидела на маленьком боковом стульчике и теребила болтающийся на шее мобильник, словно нательный крестик.
– Вот это да… Вот это да… – бормотала она. Ее подбородок мелко дрожал, глаза были широко распахнуты, и все же Марго изо всех сил старалась показать, что ей вовсе не страшно. – Спасибо тем, кто все это устроил. Действительность превзошла ожидаемое. Я вся в смятении…
Бронетранспортер водило из стороны в сторону, и он все глубже увязал в мокром грунте. Я только предложил выбраться наружу и устремиться к лесу бегом, как где-то рядом шарахнуло с необыкновенной силой, и мы с Марго повалились друг на друга, и на нас рухнули ящики, тряпки, инструменты. Путаясь в пулеметной ленте, я приник к перископу, чтобы посмотреть – низверглись мы в преисподнюю или еще нет, и не поверил своим глазам. В какой-нибудь сотне метров от нас, вдоль кромки леса, полз зеленый, в желтых пятнах танк. Его массивный ствол был нацелен прямо на нас. Из люков трансмиссии вырывались черные струи выхлопного дыма. Тяжелые гусеницы подминали под себя кусты и молодые деревца… Танк – это уже слишком. Мне в жизни приходилось драться и с людьми, и с животными, мне доводилось вступать в единоборство с маньяками, серийными убийцами и садистами. Но с танковым армейским подразделением – никогда… Морфичев лихорадочно дергал рычаги, давил на акселератор, и бронетранспортер выл и скулил, но не мог двинуться с места – то ли ему повредило движок, то ли разворотило колеса.
