крохотных эбонитовых фигурок коров и овечек – казалось, что вокруг шеи девушки бродит маленькое стадо. Но больше всего мне понравилась ее короткая, без рукавов, курточка, которая не доходила до пупка с вживленным в него колечком. Медсестра смотрела на поднимающуюся рампу словно на занавес, знаменующий начало некоего увлекательного зрелища. Губы ее шевелились, и я сначала подумал, что девушка шепчет какую-то прощальную молитву, но потом заметил в ее ушах «пуговички» наушников и болтающийся на груди мобильник. Она с кем-то разговаривала по телефону. Я протянул ей мятный леденец. Медсестра машинально взяла его и стала рассматривать с таким видом, словно не знала, что с этим предметом надо делать.
– Ты сколько весишь? – спросила она, выдернув из ушей наушники.
Мне показалось, что в вопросе прозвучал неодобрительный намек, и я невольно втянул живот.
– Вряд ли больше центнера.
– А я – пятьдесят два килограмма. И ребята мне только что сказали, что парашют при таком весе не раскрывается. Врут, да?
Я захрустел леденцом, рассматривая свое отражение в ее черных очках, маленький ротик с полными губами, и попытался представить ее в белом халате, шапочке и с клизмой в руке. Несмотря на богатство воображения, у меня ничего не получилось.
– Вот съешь конфетку, станешь тяжелее, и парашют обязательно раскроется.
Она захрустела вместе со мной. Детский сад! И эта сестра милосердия хочет тягаться со мной в Игре на выживание? Оператор, ослепляя фонарем, снимал наши лица крупным планом. Я знал, что Ирэн сейчас смотрит на меня, и старался выглядеть веселым и беззаботным. Даже помахал ручкой в объектив. Наверное, Ирэн тоже волновалась в ожидании предстоящего прыжка, как и маленькая медсестра. Едва я подумал об этом, как у меня защемило в груди. Как все нелепо! Как все противоестественно! Мы, такие близкие друг другу люди, пережившие столько драм и испытаний; мы, сотрудники одной фирмы, привыкшие заходить друг к другу в кабинет десятки раз в течение рабочего дня – сейчас сидели в сумрачной утробе самолета и старательно делали вид, что не знаем друг друга. Нас притягивала необоримая сила, нас влекло друг к другу, но мы с бараньим упорством терпели, страдали и виду не показывали, что готовы поступиться принципами. А о каких принципах речь? Я уже забыл, чем сегодня обидела меня Ирэн. Кажется, где-то слукавила, что-то недоговорила… Какая чепуха! Всякая нормальная женщина на две трети состоит из лукавства и недоговоренности. Так чего я сижу и выдавливаю глаза из орбит, пытаясь незаметно посмотреть на Ирэн?
Я уже готов был встать и пересесть к Ирэн, но мгновением раньше место рядом с ней занял боксер Акулов. Он вальяжно раскинулся на скамейке, закинул ногу на ногу, завел руку за спину Ирэн и принялся активно знакомиться с ней. Ирэн сделала вид, что обрадовалась появлению рядом с собой этого громилы, и вполоборота повернулась к нему. Я понял: теперь она будет вести себя так, чтобы причинить мне максимальные страдания. Боксер оказался круче меня и угостил Ирэн не леденцом, а коньяком из крохотной коллекционной бутылочки. Они пили по очереди, прямо из горлышка. Потом Акулов что-то шепнул Ирэн на ушко, и она громко рассмеялась. Боксеру понравилась реакция Ирэн на свой юмор, и он опять принялся щекотать губами ее ухо. Ирэн аж заливалась от смеха. В общем, им было весело. Чтобы повысить себе настроение, я представил, как Акулов, увязнув в прикаспийском болоте, поливает коньяком присосавшихся к его бритой голове пиявок, при этом громко, по-собачьи воет.
А на Ирэн я решил вообще не смотреть. Я приковал взгляд к черному стеклу иллюминатора и дал себе слово, что буду сидеть так до тех пор, пока меня не выкинут из самолета. Но я выдержал не больше десяти минут, так как шея начала нестерпимо болеть. Тогда я повернулся к медсестре, желая познакомиться с ней поближе и выяснить у нее, чем отличается диарея от поноса. Но девушка, к моему изумлению, крепко спала, свернувшись на скамейке подобно кошке.
Мне больше ничего не оставалось, как выйти в туалет. Там я вспомнил о тайной договоренности с Морфичевым, внимательно осмотрел маленькое облупившееся зеркало и действительно нашел между ним и рамой клочок бумажки.
«ПИСТОЛЕТ ПРОНЕС УСПЕШНО» – было нацарапано на бумажке неровными печатными буквами. Я порадовался за своего компаньона, разорвал бумажку в клочья, бросил в унитаз и смыл синей мыльной водичкой.
Только тогда я вернулся в реальность и понял, что самолет уже взлетел и набирает высоту.
Глава 8
Шаг в бездну
Насчет Прикаспийской низменности Морфичев явно ошибся. Прошло не меньше двух часов полета, а обслуживающий персонал только начал заносить в наш отсек парашютные ранцы. Серебристые баулы с потертыми лямками выкладывали в проходе между сиденьями. Судя по виду, парашюты были не первой молодости, взятые, скорее всего, в какой-нибудь расформированной десантной части. Правда, я где-то читал, что именно военные парашюты имеют совершенно невообразимый процент раскрываемости, и это вселяло надежду. Прыжок с самолета был единственным этапом Игры, на котором от меня ничего не зависело, и мне надлежало покориться судьбе, уповая лишь на добросовестность человека, который укладывал мой парашют.
Что происходило в соседнем отсеке, куда загнали наших напарников, я не видел. Оба отсека были разделены узким тамбуром, где располагался туалет и где играл в нарды обслуживающий персонал. Ведущий программы, как и оператор, все реже появлялся у нас. Собственно, на пленку уже были отсняты все мыслимые и немыслимые эпизоды: и как спасатели спят, и как они ходят в туалет, и как смотрят в иллюминаторы, и как пьют водку, а также их лица, руки и ноги крупным планом.
Ирэн уснула, положив голову на маленький откидной столик. Акулов, почесывая свой расплющенный нос, листал мятый журнал. У меня пропала охота общаться с медсестрой, хотя она заметно приободрилась и стала проявлять ко мне интерес.
– Ты с кем в паре? С Морфичевым? Нет, не помню такого. Я тут вообще никого по фамилии не помню. Меня выбрал какой-то хохол, водитель троллейбуса, – говорила она, энергично жуя жвачку и в такт этому качая головой. – Мы с ним даже толком поговорить не успели. Мне кажется, он ни фига не сообразит, куда надо идти. Прикинь, всю жизнь он ездил по одному и тому же маршруту. Его чуть в сторону отведи – и заблудится.
Она насыпала мне в ладонь жареных семечек. Я взглянул на Ирэн – не проснулась ли?
– А тебе это надо?
– Скучно, – ответила медсестра. – Я только с Андорры вернулась – на сноуборде каталась. Вот там была
