– Вот видишь! – обрадованно сказал я, спрыгивая на пол. – Ты уже хорошо знаешь мой настырный характер. До любви осталось чуть-чуть.
Я подошел к двери и накинул на петлю мощный запорный крюк. Затем вытащил из-за ремня сверток и стал выставлять на стол гостинцы. Кот проснулся, приподнял взъерошенную голову, сладко зевнул, вытянул лапки, оголяя перламутровые коготки. Его заинтересовали новые предметы намного больше, чем я. Он грациозно прыгнул на стол и первым делом стал обнюхивать бутылку «Утиель-Рекены».
– Какое сегодня число? – спросила Яна тихо и без выраженного любопытства, словно этим вопросом она просто хотела поддержать разговор.
– Десятое марта, – ответил я, рассматривая бутылку и прикидывая, каким из доступных мне способов ее вскрыть.
– Уже? – прошептала Яна. – Так быстро…
– В каком смысле быстро? – уточнил я, глядя через бутылку на свет.
Яна не ответила и, сгоняя с себя оцепенение, стала стряхивать с пледа, которым были накрыты ее колени, невесомую шерсть.
– Он такой милый, – сказала она. – Мы всю ночь спали с ним вместе.
– Ты о ком? – спросил я, пытаясь загнать тугую винную пробку внутрь бутылки.
Яна не заметила моей иронии, она даже не сразу поняла моего вопроса и на мгновение задумалась, гадая, почему ее простая и понятная фраза показалась мне двусмысленной. Но меня уже несло по колее импровизации. Я с грохотом поставил бутылку на стол, шагнул к Яне, присел возле ее ног и, строго глядя ей в глаза, произнес:
– Я убью его.
– Успокойся, – ответила Яна. – Я имела в виду Кирилла Андреевича.
– Ты лжешь. Ты спала с арапчонком!
Ура, я вынудил Яну улыбнуться!
– Ты с ума сошел! При чем здесь арапчонок? Это всего лишь мой телохранитель, и он ночует на первом этаже!
Я заставлял ее оправдываться. Ей была неприятна моя ревность, и Яна старалась разубедить меня. Был бы я ей безразличен, стала бы она это делать?
– Смотри мне! – пригрозил я и разлил вино по большим глиняным кружкам. Кот тотчас понюхал вино, замер на мгновение, оценивая, нравится ему этот запах или нет, потом тряхнул головой и попятился прочь от кружки.
– Мне нельзя спиртное, – сказала Яна, когда я подал ей кружку.
– Это не спиртное, – пояснил я. – Это концентрат жизни. В нем солнце, горы, воздух, облака, чистые реки… Ты задумывалась когда-нибудь, какой у жизни вкус?
Яна пригубила кружку. Книга, лежащая на ее коленях, соскользнула на пол. Я поднял ее, раскрыл на той странице, которую Яна читала, и вслух продекламировал:
Я опустил книгу, взглянул на Яну с состраданием.
– Опять те же грабли, ягодка моя? Данте, «Ад», песнь двенадцатая…
Я захлопнул книгу, положил ее на стол и продолжил:
– Ты знаешь поэму наизусть? – с удивлением спросила Яна.
– Делать мне больше нечего, как учить наизусть стихи про ад. Все проще. У меня фотографическая память, и я успел запомнить несколько строк. Наизусть я знаю другое.
– Что же именно? – спросила Яна, с напряженным интересом глядя в кружку.
– Ну, например, Николая Доризо:
Яна слушала, поглаживая округлые бока кружки.
– Нравится? – спросил я.
– Нравится.
– А вот еще Василий Федоров:
Я видел, как Яна замерла, обратившись в слух, боясь пропустить хоть слово, хоть звук.
– Очень хорошо, – наконец произнесла она.
– Неужели ты не читала его «Книгу о любви»? – спросил я.
– Нет, не читала, – растерянно произнесла Яна. – А у тебя… Ты не можешь раздобыть мне эту книгу?
– В Испании ее не раздобудешь. Но когда мы вернемся на Побережье и зайдем ко мне…
– Почитай еще, – перебила Яна и сделала глоток из кружки.
– Сейчас! – охотно согласился я, посмотрел в окно, словно на нем были записаны стихи, приложил
