Оказывается, снаружи наладился дождь – и довольно сильный. У дверей Банно-прачечного комбината № 15 молча курила компания одинаковых плотных мрачных молодых людей.
– А мы не мылись, – говорю рассеянно, застегивая куртку, – мы парились... Я так тебя понял, что это месячный халявный туризм.
– Ну, что-то вроде. Если я сам правильно понял. – Виктор, морщась, сбежал с крыльца.
– И что, к ним еще не ломанулась толпа? – Я торопливо пошел за ним. – На халяву-то...
– Ну, они это мероприятие не очень афишируют. – Он бибикнул сигнализацией. – Во-первых, методика еще на глубоко экспериментальной стадии, во-вторых, она какая-то беспрецедентная, доселе небывалая – в общем, раньше времени шум лишний не нужен, – плюхнувшись на сиденье, он снял очки, критически их оглядел и принялся протирать, – дабы не срамиться в случае провала и сохранить эксклюзив в случае успеха... Тем более что немалые, судя по всему, деньги кто-то на исследования отстегивает. Короче, все делается в основном через личные академические контакты. Просто у нас в универе всем занимается Паша Латышев – а мы с ним, можно сказать, кореша.
– По блату меня пристраиваешь?
– Если все выгорит – с тебя банка чего-нибудь тамошнего аутентичного. – Он осторожно тронулся. – Эйропейского.
– Ну, я еще сам гляну, – я приспустил свое стекло, – что за народ. Как-то все это странновато выглядит. Честно говоря, как разводка какая-то. Неяcно только, кого разводят...
– Пчел, пчел... Да не, Юр, ты о чем. Пашу я очень хорошо знаю.
– Я вот тоже думал, что знаю одного кента. – Я мрачно затянулся.
Виктор быстро покосился на меня, ничего не сказал. Разумеется, он был в курсе истории с нашей студией и со Славкой (потому, собственно, и сделал это парадоксальное с переходом в сюр предложение).
– Твой Латышев же с физмата? – спрашиваю.
– Ну.
– А тут – социологические исследования...
– А это, между прочим, весьма модная в современной науке штука. Применение к социологии и конкретно к конфликтологии математического аппарата. И компьютерное моделирование социальных процессов, вооруженных конфликтов; попытки прогностики. Не слышал о таком? В Америке, по-моему, ставили эксперименты – загружали чуть ли не в «Крэй» кучу статистических данных на момент начала конфликта и получали его описание почти без отклонений от реальности... Я, конечно, в естественных дисциплинах порядочный чайник, но суть там вроде бы в том, что на социологию переносят физические законы и математический аппарат. Моделируют социальные процессы как физические...
Вдоль улицы Передовиков тянулся бесконечный бетонный забор, густо покрытый свастиками, надписями про русский порядок, Россию для русских и смерть черным.
– ... И есть один парень, из наших, между прочим, Артур такой Белянин, эмигрант, в девяностых эмигрировал. В Англии он, кажется, сейчас живет. Светило завтрашнего дня. Он тоже работает в этом направлении, в направлении математического моделирования социальных процессов. Прогнозированием занимается, компьютерные программы составляет. Репутация у него, правда, довольно неоднозначная – одни его полагают шарлатаном, другие – чуть ли не гением, совершившим революцию в науке. Революционность его метода якобы в том, что в своих программах он пытается учитывать фактор иррационального. Они в каком-то виде включают то, чего любой машинный анализ вроде бы по определению чужд, – интуицию... – Виктор свернул к университетскому крыльцу и стал искать, где припарковаться. Дождь на глазах выдыхался.
– Это как?
– Только не проси объяснить. – Он отстегнулся. – Во-первых, подробности держатся в строгом секрете, во-вторых, без владения соответствующей теоретической базой ты в этих делах мозги вывихнешь. Но в общих чертах... в максимально общих и насколько я сам въехал... Иди, иди, – с чуть испуганной брезгливостью двинул Виктор головой в сторону неслышно возникшей у машины девочки. Она было безропотно пошла, но тут заметила меня, вылезшего из джипера.
Мы с ней знали друг друга. Звали ее Илона, лет ей было шестнадцать-семнадцать, но выглядела она гораздо младше, дай бог, чтоб на четырнадцать – и сквозь эти четырнадцать пробивались черты запущенной старухи. Она, наверное, была бы даже симпатичной – если бы не отсутствие половины передних зубов, волосы колтуном, серая, дряблая, утопленнику в пору кожа одновременно страшно худого и болезненно опухшего лица. Тихая, молчаливая до бессловесности, Илона жила c десятком других беспризорников возраста от десяти до восемнадцати в подвале моего подъезда, куда они влезали через щели в фундаменте, недоступные ни для одного взрослого.
Они спали там на обмотанных стекловатой трубах с горячей водой, нюхали тряпки, пропитанные «туликом», растворителем (клей «Момент», от которого балдели некогда еще мои одноклассники, окончательно стал легендой прошлого после того, как производящий его завод купили немцы и поменяли химсостав продукта, отчего тот перестал торкать), кололи в вены, а когда вены были сплошь истыканы, то куда попало невообразимую дрянь грязными шприцами, почти все они были заражены ВИЧ и гепатитом C, и те немногие, кто дотягивал до совершеннолетия, умирали уже не беспризорниками, а бомжами. Их дружно ненавидели и почему-то побаивались все жители подъезда, хотя были они совершенно безвредны, даже попрошайничали обычно в центре, подальше от места, так сказать, жительства; их регулярно отлавливали и бескорыстно избивали менты, иногда возвращая после этого в областной детдом, откуда они при первой возможности сбегали.
Я молча достал лопатник и протянул Илоне пятьдесят рублей – она чуть вжала голову в плечи, едва заметно, спазмом, извинительно улыбнулась, сцапала бумажку маленькой грязной рукой и быстро, наращивая шаг, двинула за угол – с ментами на этой улице все было в порядке.
Виктор слегка покачал головой. Мы пошли ко входу.
– Ну-ну?
– Ну, банальность. Сколь бы обширен ни был массив исходных данных для компьютерной прогностики, он всегда будет неполон. Он все равно есть результат сознательной сепарации. Невозможно же учесть вообще все факты, могущие повлиять на развитие ситуации, приходится так или иначе отделять существенное от несущественного. Но ведь на него, на развитие, влияет еще и именно несущественное, всегда есть момент случайности – нечто по определению не учитываемое... – Он сделал движение рукой в сторону вахтерши. – Не спрашивай меня, что он придумал, этот парень, но суть якобы в том, что в исходные данные он наряду с обязательными вводит ряд принципиально необязательных, случайных. Помимо объективной статистики – абы что, субъективный вздор.
– Но ведь тот, кто будет определять необязательное, совершит аналогичное насилие над материалом, только с обратным знаком...
– Вот. На то и нужны добровольцы. Ряд совершенно разных людей, действующих независимо друг от друга и исходя из своих чисто личных реакций и ассоциаций...
Мы зашли на кафедру (сильно захламленную странной конфигурации комнату), поздоровались с вялой девицей в углу.
– Чушь выходит... – помотал я башкой, садясь на указанный Виктором стул. – Если этот наблюдатель, тем более множество будут действительно сваливать данные без малейшей системы, как бог на душу положит – а в противном случае это уже не случайность и все лишается смысла, согласись, – то твои аналитики получат такое количество настолько разнородных исходных, что... Я не знаю про программу, я, например, не способен такую вообразить, ну да допустим, она и впрямь революционна, – но понятно же, что обработку такого объема даже «Крэй» не потянет. Тем более что «Крэй» – он же действительно американский, существует в нескольких экземплярах и используется для нужд военного ведомства... и АНБ, кажется...
– А вот это момент, который, насколько я понял, держится в секрете. – Виктор хмыкнул, врубая электрочайник. – Техническое, в смысле, решение. Какое-то, похоже, там у них ноу-хау.
– Квантовый компьютер? – хмыкнул я в ответ.
– Не ко мне вопрос.
– И кто ж они такие, эти экспериментаторы?