Сокровище магов

тесь, но проверьте!.. Именно в землю… Они, видите ли, не желают копаться в старых выработках. А чего же они хотят? «Открывать» только то, на что сама зем­ля им указывает? Ну, да там простым глазом видно, что есть руда. Сама жила показывает. Вот здесь, здесь надо выяснить, почему…

Выбрав подходящее место, профессор начал распо­лагаться со своими приборами. Он вырыл неглубокую ямку, установил в ней рудоскоп и лёг рядом с ним на землю. Затем он вытянул графическую трубку и забыл обо всём окружающем. Приступив к работе, он ожи­вился и весь преобразился.

— Так, та-а-ак, диагонали подрагивают… Очень хорошо… Эх, снова отскочили, чёрт его подери! Нет, нет, нельзя допустить, чтобы… Совершенно непонят­но… Какая-то фантасмагория!..

Он быстро собрал свои принадлежности и приборы с таким видом, словно хотел сказать каждому, кто бы сейчас его увидел: «Не всё ли мне равно, что ты об этом думаешь?». Затем он быстро пошёл к осыпям.

Его торчащая вперёд острая бородка придавала его лицу выражение крайнего упорства.

— И всё-таки я его найду! Оно здесь, здесь!

Не переставая бормотать, он снова расставил свои приборы.

— Ведь это же невозможно, чтобы диагонали под­сказывали: «Ищи, старина, это здесь», а горизонтали говорили противное: «Вот, не желаю тебе подчиняться. И ничего без нас у тебя не выйдет!»

Задыхающийся, усталый, близкий к полному отчая­нию, он лёг на горячий песок рядом со своим аппара­том и уставился в магический глазок рудоскопа. Торо­пливым жестом он потянул чёрную ленту, на которую прибор наносил графическое изображение. Красная ли­ния на ленте металась как сумасшедшая, делая зигзаги то вправо, то влево. Внимательно следя за каждым дви­жением иглы на чёрной ленте, профессор, поднимая целый столб пыли, тащил свой аппарат дальше. Про­должая свои наблюдения, он громко кричал: «Здесь, здесь!.. дрожит… неповторимо… чудесно!..»

— Манол! Эй, Манол! Ты ли это? Что ты тут ко­паешься в пыли, как воробей перед дождём? — раздал­ся вдруг тонкий старческий голос. На осыпь вышла из кустарников худая фигура в расстёгнутой форменной синей тужурке, какие носят школьные и университет­ские служители, так называемые «дядьки».

Профессор Мартинов ничего не ответил, но скоро из-за пыльной завесы раздался его раздражённый крик: «Несовершенство, брак!» — как будто он кому-то выра­жал свой решительный протест.

Не обращая ни малейшего внимания на этот воз­глас, старый служитель опустился на песок, снял с го­ловы фуражку и закурил трубку. Затем, повернувшись в ту сторону, откуда раздавались выкрики, сквозь та­бачный дым сказал:

— Ну, и жарища! Так и припекает, так и припе­кает! А в лесу прохладно, хорошо. Птички щебечут, красота!.. — Вышел сюда из лесу, смотрю — над осы­пями пыль столбом и там, слышу, ты сам с собою о чём-то говоришь.

— Вздор! — крикнул профессор. — Говорю! Ни­чего я не говорю! Ты это с чего взял? Ах, чёрт возьми, опять прекратилось!

Профессор не любил, когда ему напоминали о его привычке рассуждать вслух. Старый дядька понял, что он рассердился и замолчал. Зная строптивый нрав учё­ного, он решил, что Манол, как он называл профессора, не станет с ним больше разговаривать и поднялся, что­бы идти. Никто лучше его не знал профессора Мартинова. Дружба их началась много лет назад, когда они вместе отбывали воинскую повинность. Потом Ма­нол отдался научной деятельности и стал профессором, а Стоян поступил служителем в университет. С тех пор, вот уже более сорока лет, они не разлучались и оба состарились в стенах университета.

— Но почему же она скачет, эта проклятая стрел­ка? — воскликнул растерявшийся профессор. — Ви­дишь, как скачет! — обратился он к Стояну. — Фото­снимок верен — два типичных галенитных графика, а она молчит… молчит, как заколдованная… Ну, ска­жи, Стоян, почему? — Учёный поднялся, беспомощно развёл руками и отпихнул ногою аппарат.

Дед Стоян опустился на прежнее место. Лоб его сморщился от напряжения. Он старался что-нибудь при­думать, чтобы помочь своему старому другу. Он пони­мал, что тому приходится трудно и что он нуждается в поддержке.

— Да, бывает так: застопорит и ни с места! — глу­боко вздохнул Стоян. — Как будто сделал всё, как надо, а дело не идёт и не идёт. Может быть, и день сегодня невезучий. Вот, к примеру, хотел я утром при­ шить пуговицу. Ну, и натерпелся! Как ни ткну иглой, так и уколю себе палец. Будто правильно целюсь, а как ткну — прямо в палец. Попросил Элку. Девочка сразу пришила. А вот я не мог. Так-то оно…

— Какое же может быть сравнение? — огрызнул­ся профессор. — У тебя это от старости. Что ж тут общего? Это дело… совсем иное… — нахмурил он брови, весь в пыли, растрёпанный, сердитый.

Дед Стоян усмехнулся.

— Так-то оно так.

По его широкой, лукавой усмешке было заметно, что именно он имел в виду.

— Значит и ты, как молодые, считаешь, что я уже из ума выжил, а? Нет! Это не так! — закричал про­фессор. — Вы все увидите! — И он снова бросился к своему аппарату.

— Да ты не серчай, ты не серчай! — добродушно засмеялся Стоян. — Так-то оно так, но может есть кое-что и другое.

— Другое? — поднял голову профессор. Грязный пот струился по его измученному лицу, и бородка его приобрела рыжеватый оттенок.

— Тут природа, Манол. Разве знаешь, в чём тут загвоздка? Ты, конечно, человек учёный и своё дело понимаешь, но может здесь что-то не так, что-то навы­верт, какая-то, как говорится, чертовщина. Может, над жилой какой-то там слой есть, и твой аппарат местами его пробивает, а местами пробить не может, ну, а ты досадуешь и сердишься…

— Стой, стой! — вскочил на ноги профессор. — Что ты сказал? Может быть, какой-то слой? Как же мне это в голову не пришло?.. Как об этом никто не по­думал? Вот так-то оно и получается, когда отрываешь­ся… Забирай скорее аппарат, Стоян, не забудь и ящи­чек… и прямо в лабораторию… Там вопрос и разре­шится. Да, да, может быть какой-то слой… Об этом я не подумал.

Стоян занялся аппаратом, а профессор чуть не бе­гом направился к станции.

— Ишь, как припустил! — укоризненно покачал головою старый дядька. — Да постой, человек божий!

— Некогда нам, Стоян. Недолго нам с тобой оста­лось по земле ползать и небо коптить. Надо спешить с работой. А это дело я не продумал. Мне и в голову не пришло…

— Да подожди же, подожди! — заставил Стоян его остановиться. — Вот, что я нашёл внизу у речуш­ ки. — Он раскрыл ладонь и протянул профессору круп­ный блестящий кусок руды, состоявший из десятков мелких квадратных кристалликов с металлическим блеском, которые искрились на солнце, как драгоценная диадема.

— Свинцовый блеск! Га-ле-нит! — вне себя от ра­дости воскликнул профессор. — Где ты его нашёл?

Стоян начал объяснять, а профессор опёрся на его плечо и, как усталый ребёнок, прильнул к нему головой. На его глазах показались слезы. Потом встрепенулся, повертел в руке кусок руды и произнес уверенно и твёрдо:

— Теперь я знаю, что им сказать! — Он поднял руку с рудой и побежал к станции. — Есть, что ребятам сказать…

Было нечто трогательное и милое в этом немного ссутулившемся старом человеке, который с развевающи­мися седыми волосами и радостными слезами на гла­зах спешил по цветущему лугу в свой рабочий каби­нет. Присев на осыпи и окутавшись дымом от своей трубки, дед Стоян проводил его ласковым взглядом.