– Вы – судьба, судьба! Если бы я умела пггоизносить слово ггок, то закггичала бы: ггок, ггок!.. Я это сггазу поняла! Еще десять лет назад. Я тогда сказала об этом маме… Ну, когда гуляли в Кггемле… Мама посмотггела на вас внимательно и всхлипнула. Но сггазу вытеггла слезы и сказала: да, он! Тепеггь мамы нет. У отца дгуггая семья… А вы, вы… В общем, теперь, что бы ни случилось, – ваше семя во мне!..
Сашенька сладко, всем телом потянулась и с невыразимой мелодичностью засмеялась.
– И не пггопадет оно, даже и не мечтайте! Я найду вас чеггез год, а не найду – вам тепеггь и это по баггабану!
– Это почему это мне по барабану?
– Потому что тепеггь для вас смеггти не будет!.. А будет гулять чеггез несколько лет в московском двоггике ваш милый отпггыск… Лопаткой в песке ковыггятья…
Сашенька стала нехотя одеваться.
– Самолет у меня в шесть соггок. Чеггез Фгганкфуггт – на Баггселону… А там – совсем близко…
Она поцеловала подхорунжего в нос и открыла дверь, чтобы перейти на переднее сиденье. Но вдруг помедлила и впервые за весь вечер сказала с грустинкой:
– Я бы с вами и сейчас осталась… Но стггашно, невыносимо боюсь чего-то! Тетя – это только пггедлог. Это я сама себя так угговогила. Дело не в тете. Пггосто я твеггдо знаю: мне нужно сггочно уехать. Иначе – конец! Мне тут пггапггадед недавно пггиснился… – Сашенька снова прыснула… – Все что-то хотел сказать. Боггодой тггяс. А языка-то у бедного и нет!
38
Весь следующий день Ходынин слонялся по Кремлю сам не свой. Сашенька и вправду улетела. Он проверил: в Испанию, в страну басков.
После проверки самолетного расписания и списка пассажиров Ходынин надолго задумался. Правда, теперь он Сашеньку не вспоминал. Вспоминают прошлое. Он задумался о будущем.
Пришли в голову, а потом представились в виде картинок с музыкой три неожиданных мысли.
Мысль первая была такой. Россия должна сменить линию развития!
«Вместо сдирания шкур, вместо ростовщичества и накопительства, – думал Ходынин, – вместо спекуляций нефтью, всех этих, условно говоря, газовых камер и прочего вздора, российскому обществу необходимо ухватить сознанием, – а еще лучше вспомнить бессознательно, – про нестяжательство. Причем не в религиозном его аспекте, а в самом что ни есть – общегражданском
А вспомнив, осуществление этого самого нравственного и экономического нестяжательства – без промедления начать!
Мир стяжания – мир-погост!
Мир нестяжания – мир цветущий! То есть, по сути, мир нестяжания – это возможность высшего мира на Земле. И даже возможность слияния двух этих миров: высшего и низшего!» – бормотал и бормотал Ходынин, выстукивая у себя в «каморке», на столе, перед долбящим черепашку птенцом сложный ритмический рисунок.
– Такая вот линия, такая вот парадигма развития, – закончил он громко, вслух.
«Так это ж новый коммунизьм! И мы давно к нему призывали!» – закричал кто-то внутри у подхорунжего низким женским контральто, очень схожим с голосом алой свиньи.
«А вовсе и нет, – мысленно отвечал свинье Ходынин. (Отвечал на удивление сдержанно, уважительно.) – Вовсе и нет. И перспектива у такой СНР – у Страны Нестяжания России – у страны, во главу угла поставившей не прибыль, а вкладывание любой прибыли в людей, леса, океаны, реки, в животных и птиц, с планетарной точки зрения огромная!»
«Расскажите же поподробней, расскажите!» – повизгивала и виляла хвостиком сперва от любопытства побагровевшая, а потом от страха, что ей ничего не скажут, ставшая бледно-розовой свинья.
«Скажу, но позже. А то ваши уважаемые сородичи, свиньи московские и свиньи питерские, мысль мою копытцами изроют, бараков с нестяжателями понаставят…»
Свинья обиженно удалилась.
Свинье на смену спешила вторая мысль!
Эта вторая, была совсем про другое.
«Тайницкий Небесный Сад – отнюдь не фантазия. Только используют его не по делу. Подымают туда на правительственном лифте всякую шелупонь. И вниз опускать забывают. А ведь Сад Небесный над Кремлем устроен не зря: мир высший и мир низший становятся одним целым, каким был и раньше, до грехопадения. Только как же быть с мириадами грехов смертных? Их что, до объединения садов отпустят? И кто? Священнослужители всех имеющихся конфессий, как бы тут помягче… сами не безгрешны
«Найдутся прощающие, найдутся», – гудели и гудели внутри у Ходынина печные трубы…
Третье предчувствие-предсказание два предыдущих напрочь перечеркивало и было таким.
Загнанная за Полярный круг, отодвинутая недальновидными политиками и сбрендившими с ума самопальными историками к Арктике, Россия в тридцать лет вымерзает полностью.
«А нету их, русских! И языка ихнего, навевающего мысли, которых в других языках не содержится – даже и возникнуть они там не могут, – языка, всех доставшего, не в меру вознесшегося, тоже нет! Или есть он, но другой: из чужедальнего мата, из гадкого иноязычия сотканный…»
Это третье предчувствие потянуло за собой куски небывалого внутреннего текста: чуть ли не целая повесть про замерзающую Россию в голове у подхорунжего вдруг составилась!
Последнее предчувствие сильно Ходынина огорчило.
И вообще, некоторые из новых мыслей он ощутил как оппозицию самому себе. Однако выкинуть из головы эти мысли-предчувствия, как и отделить продуктивные предчувствия от непродуктивных, не мог.
Чтобы прекратить полет въедливых мыслей, он негромко позвал:
– Сашенька!
Ответа не было.
39
Поздно ночью, возвращаясь из рок-кабачка через Замоскворецкий мост, подхорунжий внезапно остановился.
В отсвете реклам ему почудилось: наискосок от Беклемишевской башни Кремля, метрах в семистах- восьмистах от моста, напротив ГАЭС-1, все еще высится на обломках льда повозка с клеткой и рядом с ней халабуда!
Послышались даже разрозненные крики, слова:
– … за несоветие!
– … бит кнутом и язык ему до половины резан!
– … весь язык урезан, весь!
– … ноздри бы вырвать тож!
– Ты ему седни вырви ноздри, а он завтра кусок мяса из бедра вырежет, к ноздрям приложит, ноздри и зарастут! Не ноздри рвать, четвертовать боярского сына следовало!
Однако, вглядевшись пристальней, подхорунжий понял: на льду никого нет! Да и сам лед почти пропал: плавают куски, обломыши, малые льдинки…
Ходынин увеличил громкость питерского подпольного рока, ввинчиваемого через наушники прямо в мозг, и зашагал быстрее: мимо Кремля, к Манежу.
Через Манежную площадь, в последние месяцы дико оравшую и гомонившую – ор и гомон еще словно висели в воздухе идти не хотелось. Но таким путем к себе домой, в Нижний Кисловский переулок, добираться было удобней всего.
Приближаясь к Манежной, подхорунжий оглянулся.
