— И ради этого ты тревожишь меня в моем собственном доме?
— Помилуйте, ваше сиятельство. Нанимая эту квартиру, я ничего такого не предполагал…
— Так знай же: я жила здесь. И раз уж ты сюда попал, то так просто тебе отсель не выбраться. Будет, будет тебе продолжение, да только не такое, какого ты желал!
И графиня, вмиг приободрившись, трижды хлопнула в ладоши. Тут сразу всё перевернулось, переменилось…
И оказался Петр Ильич снова, в Мариинском театре. На генеральной репетиции своей «Пиковой дамы». Заторопились к своим пюпитрам музыканты. А певцы, прочистив горлышки, изготовились, как это и положено в операх, исполнять дуэты и арии. Дирижер взмахнул своей палочкой.
И… поехал по мостовой воз с битыми горшками! Загремели кованые колеса. Завизжали плохо пригнанные друг к другу доски. В общем, началась не музыка с пением, а ерунда со скрипением! И все, кто был на сцене и за кулисами, в недоумении замерли. Тогда дирижер решил начать всё сначала. И снова взмахнул палочкой. И опять покатилось железо по битым горшкам!
Здесь не выдержал Петр Ильич. Ведь никогда такого в его операх не бывало! Подбежал он к дирижеру, стал смотреть в ноты, в партитуру. Святые угодники! Ничегошеньки из того, что он писал, — в нотах нет! А есть белиберда, есть сор и разброд какой-то! И на каждом нотном листе вместо вступления, вместо дуэта Лизы и Полины, вместо иных-прочих авторских красот записано: ария графини, выход графини, куплеты графини…
Из всех углов и заулков торчит пучком чертополоха: графиня, графиня, графиня!
Но всё ж отыскалось в нотах одно чистое, живое место. Это была сцена в казармах, где жил герой оперы офицер Германн. И вот по указанию Петра Ильича быстренько переменили на сцене декорации. Появилась комната Германна. Комната весьма просторная, в ней — стол, кровать, шкаф.
Появился в этой комнате и сам Германн. Он стал перечитывать письмо от своей невесты Лизы. В этом письме Лиза просила его прийти на свидание. Прочитав письмо, Герман стал снова вспоминать обо всём, что с ним приключилось. Вспомнились ему карточные столы, полные денег. Вспомнились ухаживания за прелестной Лизой. Вспомнилось, как вместо того, чтобы встретиться с Лизой, он, пытаясь выведать тайну трех карт, прокрался к старухе-графине. И как скупая и жадная старуха тут же умерла от злости.
В этом месте по распорядку оперы должен был явиться Германну призрак графини. Но вместо призрака, обряженного в ловкую прозрачную кисею театральными художниками, обрушилась вдруг на сцену. Мариинки… сама графиня! Вместе со всеми своими шутами и карлицами обрушилась. Обрушилась и крикнула:
— Три карты, три карты, три карты!
И тут всё в театре перевернулось вверх дном. Упал на сцене Германн. Раскрошился и перетёрся в пыль оркестр, разорвались, как бумажные листы, декорации. Словно игрушечные, стали шататься и трескаться стены.
А графиня направилась прямиком к композитору:
— Вот мы и встретились! — проскрежетала она. — И оперу твою я по своему переделала! Но ежели хочешь, — можем с тобой договориться, — продолжила старуха. — Ты отдаёшь мне в полное владение всю свою музыку (очень уж она кой-кому не по нраву!) и в придачу свое Волшебное Перо. А я тебе взамен — жизнь, вольную волю и — какие пожелаешь — богатства. Да вот они, твои жизнь с волей да с богатством, на этих трёх картах…
Старуха вынула из-за спины и показала Петру Ильичу три огромные, с живописный портрет величиной, карты. Причем на всех на трёх подпрыгивали и дерзко кривлялись три совершенно одинаковые карлицы.
«Ну уж нет…» — подумал, холодея, Пётр Ильич. А вслух, покраснев, оттого что приходится лгать, сказал:
— Я должен подумать… Позвольте мне немного подумать, ваше сиятельство…
— Ну думай, думай, — неодобрительно улыбнулась старуха. — Да вот еще, — крикнула она спешившему к выходу композитору, — не называй меня «ваше сиятельство». Я ведь сама — из приживалок. Все, знаешь, одному князю прислуживаю…
Но Петра Ильича уже вынесло вон из театра. Не слыша последних слов Дамы Пик, он вскочил в свою карету, крикнул кучеру: «Домой, на Морскую!»
И карета тронулась, покатила, полетела!
Но оглянулся назад Петр Ильич и увидел: рушится, словно карточный домик, театр. Вмиг от театра ничего не осталось. Рушатся дома и церкви близ театра. И стелятся эти разрушения именно за ним, за Петром Ильичом! А дальше, впереди, справа и слева, раскинулся перед изумленным композитором совершенно обезлюдевший Петербург. А позади… Позади, по ровно-точным снайперским улицам, громадным комом сора несётся ему вослед графиня со своей свитой…
Тут понял Петр Ильич: на Малую Морскую ехать ни за что нельзя! Там-то графиня его как раз и настигнет…
И полетела его карета к петербургским окраинам. Где-нибудь там, в садах и парках, прекрасных осенью, прекрасных и зимой, думал укрыться от Дамы Пик напуганный до смерти композитор! Но вот беда: куда ни свернет карета, везде вырастают одни казармы, — одноэтажные, обшарпанные, мрачные… А из подслеповатых их окошек — какие-то хари торчат. И смеются! Гибельным смехом смеются! А поверх казарм вновь вырастает силуэт графини. Ну а с ней, конечно, и Зависть, и Хандра, и Грех, и гадкий Софир из полузабытых детских грёз…
Тем временем карета Петра Ильича неслась уже вдоль загородной, не окованной по берегу гранитом Невы.
Вот карета поравнялась с какой-то громадной каменной глыбой. И внезапно, зацепившись за выступ этой глыбы, опрокинулась. И Петр Ильич, вывалившись из кареты, затеял зачем-то через глыбу эту перелезать. Но не удержался и стал скользить по ней ниже, ниже, в пропасть, в Неву…
И в тот же миг — грянул выстрел. Это ударила пушка с Петропавловской крепости.
Ударила пушка, и вся наволочь в один миг схлынула. А Петр Ильич хоть и с немалым трудом, а разлепил глаза. И увидел, что сидит он одетый в своей гостиной, в кресле, под Москвой, в Клину. И никакой старухи рядом нет и в помине. Только на полу, у стола лежит пиковая дама из игральной колоды, насквозь пробитая подаренным накануне Золотым Пером.
И еще увидел Петр Ильич дрожащий в окне рассвет. И подумал, что и вся его жизнь такой же вот зыбкий, рассветный сон. А не сон лишь далекий Воткинск, где он впервые услышал грозную и так никогда полностью и не записанную им музыку.
Но раз есть Воткинск, значит, есть и другая, всамделишная жизнь, где за прозрачной кисеей всё длится и длится Рождественская ночь, пишется и поётся хрупкая и драгоценная музыка.
А коли так — долой тоску и хандру! Пусть владычествует над всем крепкая, сахарная, накрепко вмерзшая луной в рассветное небо — радость!
Вот и всё, что хотел я тебе рассказать. А уж сказка это или история, решишь ты сам, когда станешь взрослым.
Но только знай: Волшебное Перо — существовало! Потому что только таким Пером можно было записать всю ту музыку, которую услышал грустный Петр Ильич, наш несравненный Чайковский…
Хронология жизни и творчества Петра Ильича Чайковского
1840 год. Петя родился в Воткинске, на Урале, в семье горного инженера. Мать, Александра Андреевна, широко образованная женщина, занималась воспитанием детей и племянниц. Вспоминая о детстве, Чайковский писал позже: «…Я вырос в глуши, с детства, самого раннего, проникся неизъяснимой
