На деле же рука была вполне реальна, однако осмотрительный Коля так и сказал для виду и для начала — мерещится.
Компрессорщик Валера Тутов ответил строго. Напустил на себя:
— А знаешь, это хорошо. Каждому человеку сейчас должна большая рука мерещиться. Порядку больше будет…
Но сам же, строгости своего тона не выдерживая, он хохотнул:
— Это, ха-ха-ха, называется — сюр.
— Что?
— Сюр.
Валера рассказал, что, когда в прошлом году он со своим коленом лежал в привилегированной больнице, где ему вырезали мениск, он слышал, как врачи обсуждали меж собой всякие такие случаи и психические сдвиги. Нет, про руку врачи не говорили. Но скажи спасибо, что гоняется не нога. Рука ловит, нога давит — сюр!.. (Валера любил щегольнуть незнакомым словцом. Коля насторожился по иной причине — ему не понравилось про психический сдвиг. Слово «психический» тянуло само за собой неприятное слово «больной».) Надо обдумать, продолжал Валера. Надо к самому себе присмотреться.
Коля налил еще по полстакана, портвейн шел неплохо.
— Ладно, Валера. Что еще врачи говорили?
— Говорили, у каждого в жизни бывает момент, когда его потрясает. Р-раз — и человек шизанулся.
Они выпили.
К ним подошли молодые женщины из их общежития, стали дергать: «Сколько можно болтать?!», «Смотрите, как они оба расселись на скамеечке: сами пьют и сами болтают, ох уж этот Валера!», «Валерочка! Неужели в отпуске ты мало пил?» — так они трепались, с просветлением на лицах, а из общежития уже слышалась музыка. Молодые женщины организовали в этот вечер дискотеку. (Танцевали. С той стороны общаги жили женщины-текстильщицы, отдельный вход.) То ли просто воскресный день, то ли у них намечалось какое-то событие — было неясно. Но было ясно, что разговору они определенно помешают. Женщинам хотелось танцевать.
— Мы о врачах говорим, — мрачновато ответил им Коля, отваживая.
— О врачах?! — Молодые женщины захихикали.
Одна из них тут же и увела Валеру Тутова. Коля посидел на скамейке один, подумал о Клаве — не пойти ли к ней в столовку?.. Нет, надо еще пообщаться с Валерой. (Друг есть друг. Ведь Коля его ждал. Ведь как приятно — встретить человека и немного озаботить, нагрузить его своей жизнью, мол, понеси теперь ты…) Коля решил, что их разговор не закончен. Он зашел к себе в комнату, прихватил там еще одну бутылочку портвейна (из припасенных загодя; бормотуха, а пилась сегодня неплохо!) и тоже отправился туда, где танцевали.
Он пригласил какую-то молоденькую, помаленьку тискал ее в танце и все обдумывал сказанное Валерой.
Разговор ведь вполне получился. Оказывается, можно и про такое поговорить. И непугающее слово нашлось: сюр.
Стоять у подоконника было удобно, можно было пить глотками и о подоконник опереться и еще поглядывать в окно на деревья — славно!.. Собравшиеся в зале (это был вообще-то кинозал) танцуют, шумят, ходят суетливо туда-сюда, а вы двое стоите себе чуть в сторонке от них: пьете себе портвешок и поглядываете в окно. Стаканы и бутылки аккуратно стояли за фикусом. Пилось хорошо. И говорилось тоже хорошо, свободно.
— …Я — человек вертикальный. Я много думаю о смысле жизни. (Люблю женщин.) Я все до единого смотрю кинофильмы. То есть духовно я богат, и поэтому сверху, то есть со стороны духовности, я защищен. А вот от людей — значит по горизонтали — мне надо опасаться всяческих ударов и гадостей, — так развивал свою мысль компрессорщик Валера Тутов.
— А я? — спрашивал слесарь Коля.
— А вот ты как раз человек бытовой, горизонтальный. Ты любишь поесть, ладишь со своей Клавой, уносишь домой подворованную ею печенку, потаскиваешь мешки с картошкой — у тебя по горизонтали все хорошо и все получается само собой. Ты живешь как трава. Бытовой малый. У тебя все замечательно. Но за это изволь оплатить проезд! — а значит: жди удара по вертикали…
— Так, что ли? — Слесарь Коля медленным движением провел рукой перпендикулярно земле.
— Примерно так. Сверху. Для тебя, поскольку ты отлично устроился на земле, опасность с неба, понял? Не сбоку, а сверху.
Они выпили еще понемногу.
— Здорово идет портвейн, а?
— Да. Вкусный. Но скоро кончится… Во всем районе, заметь, водки нет.
— Барда-аак!
— Не нравится мне эта опасность сверху, — вздохнул Коля, имея в виду руку, бросавшуюся на него откуда-то с крыш многоэтажных домов.
— А мне? — саркастически хмыкнул Валера Тутов. — Мне тоже не слаще: только и жди удара от людей.
Музыка гремела, танец за танцем следовали теперь беспрерывно. Валера Тутов нет-нет и отправлялся отплясывать (забытый твист Валера тоже отменно танцевал), так что разговор шел, но шел он, подстраиваясь под веселье — урывками. Коля впал в задумчивость. В словах Валеры, как всегда, была какая-то незнакомая новизна. Нет, Коля не испугался. Он, в общем, уже привык к огромной руке, привык и даже приспособился к преследованию: он сможет прожить и сам по себе, без объяснений, но все же лучше, когда есть такие слова (когда эти слова расставят твои заботы на известные или понятные места).
— Ты, Коля, не скисай, — когда они еще выпили по полстакана, повел дальше разговор Валера. — Знаешь, что может обозначать рука? Да что угодно!.. Мне один доцент говорил, что любовь к нему всегда приходит в виде старухи. Такой знак. Ты стоишь, например, в очереди, вдруг тебя тихо-тихо кто-то сзади трогает за плечо — оглянулся: старушка стоит. С авоськой. Или с сумкой, обыкновенная старушка. Это значит, что к тебе скоро придет любовь.
Коля ответил:
— Да у меня уже Клавка есть.
— Кла-аавка. Да таких, как Клавка, знаешь сколько!
Коле стало немного досадно, но затем он согласился: и точно, Клавка одно, а любовь, может, совсем другое… Коля вдруг воодушевился:
— Слушай! Может, и точно — старуха?.. Ведь она одной рукой меня ловит? Одной! Две ее руки меня бы сразу поймали. Но рука — одна, а значит, во второй руке у нее авоська. Или сумка. Огромная такая старуха. Это же потрясающая придумка! — Воображение вспыхнуло, слесарек Коля сделался весь красен.
Он представил себе огромную старуху, и ведь каким-то образом она ходит на своих огромных ногах. Ножищи у нее небось как колонны!.. Коле (в парах портвейна) нравилось думать об этом: грандиозная, дурацкая такая страшила! как в кино!
Но Валера его уже не слушал.
— Кто это? — спрашивал Валера Тутов.
Спрашивал — и указывал глазами на пышную телом молодую женщину: она пришла с новой, только что ввалившейся в общежитие компанией. В кинозале, где танцевали, стало тесно. Стулья вынесли вон. Компания, как выяснилось, принесла с собой выпивку. Общага вновь зашумела, загудела. Пышная молодая женщина с несколько необычным именем Васса, так сразу поразившая своей внешностью Валеру Тутова, оказалась новенькой — из тех поселившихся в их общежитии совсем недавно. Валера пригласил ее танцевать и уже не отпускал. Он умело прижимал ее в танце, постанывал, но она была сдержанна, молчала; когда он целовал, она отворачивала от него лицо и вместе с лицом губы. Валера ловил правильную минуту, но Васса тотчас отворачивалась от него вновь (в тот самый момент). Свет в зале был почти полностью
