народ прорвет, народ не удержать, народ распустится, и никто и ничто не в силах будет тогда нашим любимым Советским Союзом управлять. Такие, как Сорокин, быстро переквалифицируются, иную веру исповедовать будут. У них нет никаких принципов… А жаль. Мне при первых встречах он показался весьма неординарным человеком. Чуть лучше остальных, но из той же породы. Поставили «реформаторов» у власти, а они не знают, куда идти. Ни рыба ни мясо. Бесхребетные… Лучше бы не начинали этих перестроек вовсе! Жесткость нужна, а ее-то как раз и нет. Погубят страну реформаторы!
– Я с вами, Виктор Константинович, не согласен насчет столь пессимистических прогнозов, – сказал генерал. – Мне кажется, постепенно наладятся у афганцев дела. Я на прошлой неделе был в ЦК НДПА, имел долгую беседу с главным партийным советником, с Поляковым…
– И что? Интересно, что вы там узнали от Полякова? Что еще наши друзья в ЦК НДПА придумали? – с некоторой иронией спросил советник.
– Зря вы так! У них много интересных разработок! Вы слышали, что собираются объявить так называемое национальное примирение? Сесть за стол переговоров с оппозицией. Там, знаете, много моментов серьезных.
– Эх, – выдохнул советник. – Бросьте, Алексей Глебович! Какие разработки! Вы хоть сами в это верите? Это все как мертвому припарки!
– Инициативы серьезные. В Москве, в ЦК все прорабатывали…
– Хотите знать, кто в первую очередь все здесь развалил? Всю работу, если уж на то пошло?
– Интересно.
– Советники. Первым делом партийные советники! А товарища Полякова, между нами говоря, да, впрочем, это все в Кабуле знают, называют «главным могильщиком Апрельской революции.» А если серьезно, я уже говорил вам, что изначально все было неправильно. Миссия у нас, русских, наверное, такая историческая. Всех освобождать. Цыгана от табора освободили, и посадили в избу, посередине которой он тут же развел костер, узбека от ислама освободили, и предложили взамен водку. Теперь за афганцев взялись… А знаете, – советник потрогал гипс на ноге. – Большинство людей шли сюда с чистыми помыслами, хотели помочь другому народу. Достаточно было бросить несколько сентиментальных фраз, как тысячи честных русских, спрыгнув с теплой печки, устремились в погоню за очередной призрачной идеей. Афганистан – это последний вздох идеи о мировой революции.
– В вас, извините конечно, Виктор Константинович, в вас столько цинизма! Как вы продолжаете работать здесь?
– Нет, это не цинизм, Алексей Глебович, это реализм. В Кабуле начинаешь смотреть на все иначе. Я себе пообещал, что обязательно приеду сюда, когда все будет заканчиваться. Я имею ввиду вывод войск. После и поговорим… О, пора обедать. Пойдемте, Алексей Глебович! Здесь вкусно кормят!
– Нет, мне пора. Важная встреча через час.
– А по рюмочке?
– Давайте в другой раз.
– Ладно.
– Да, кстати, с ногой-то у вас что приключилось?
– Пустяки! Сломал. У командующего в бассейне плавал. Да мы же вместе тогда с вами к нему заходили. А потом я купаться отправился. С бортика прыгнуть хотел, поскользнулся.
Глава шестнадцатая
САШКА
Генерала армии Вампилова, возглавлявшего оперативную группу Министерства обороны СССР, окружение называло между собой «папой». Группа разместилась в особняке за высоким забором у подножия дворца Амина. Охраняла «папу» отдельная рота десантников, которым, немало хлопот доставляли не духи, духов на пушечный выстрел к штабу армии и резиденции не подпустили бы, а бегающие по территории резиденции черные и белые кролики. Резвящиеся животные постоянно срывали сигнальные растяжки.
Прикомандированные офицеры и генералы опергруппы писали отчеты, справки и донесения, анализировали обстановку, клеили карты и разукрашивали их цветными карандашами, мечтали о досрочных званиях и наградах, мотались по дуканам, парились в банях, резались в шахматы. Однажды, устав от однообразной жизни, притащили они в резиденцию теннисный стол. Но «папе» не понравилось турниры в пинг-понг и то, что постукивал в резиденции шарик, и он распорядился передать стол в роту охраны. Злые языки называли офицеров опергруппы «колобками» за их маслянистые, овальные, румяные лица, а саму группу – «райской».
И если к офицерам относились предвзято, скептически, и с завистью, то «папу» в войсках любили. Не кабинетный генерал, боевой. В Отечественную сражался под Сталинградом, войну закончил в Берлине, в параде Победы на Красной площади участвовал. Одним словом, герой. И такой опыт колоссальный. Все стадии прошел – от простого взводного до личного представителя министра.
«Колобки» помыли руки, ждали, пока спустится со второго этажа «папа».
Вампилов пригласил подчиненных, заметил Сорокина: – А я думал вы уже улетели.
– Через два часа рейс, товарищ генерал армии. Перенесли.
– А-а-а, – протянул «папа», – тогда пойдемте с нами.
Стол накрыли на десять человек, но пришло только семь. В углу на тумбочке стоял телевизор. Днем его не включали. Тихо играло радио. Полненькая, румяная официантка в переднике поставила перед Вампиловым тарелку супа. «Папа» положил на колени салфетку, отломил кусочек хлеба. Ел он без всякого аппетита, как-то механически.
– Картошка у вас сегодня искусственная. Резиновая, – сказал «папа». – Когда будет настоящая картошка?
– Скоро будем собирать, – поспешил успокоить начальник охраны.
– Ты уже здесь три месяца, а до сих пор ничего не вырастил, – констатировал Вампилов.
