Пока шумят мастерские, в главном доме коммуны тихо. Только во время перемен из класса высыпают ребята и спешат кто в спальню, кто в кабинет, кто в кружок. Многие просто прогуливаются у парадного входа по выложенному песчаником тротуару.
Школьная смена своим костюмом резко отличается от рабочей. В то время, когда слесари, токари и в особенности кузнецы и формовщики с измазанными физиономиями щеголяют блестящими от масла пыльными спецовками, старыми картузами и взлохмаченными волосами, на ребятах из школьной смены хорошо пригнанные юнгштурмовки, портупеи, новенькие гамаши и начищенные ботинки, головы приведены в идеальный порядок, и даже такая всесоюзная растрепа, как Тетерятченко, по крайней мере до третьего урока ходит причесанным.
Кончив работу, первая рабочая смена должна переодеться и вымыться к обеду. Вторая надевает рабочие костюмы только после обеда. Вечером, после пяти часов, все должны быть в чистых костюмах.
Добиться этого удалось далеко не сразу. Многие коммунары считали, что внешность истинного пролетария должна быть возможно более непривлекательной. Совет командиров и санитарные комиссии долгое время безрезультатно боролись с этим взглядом.
— Двадцать раз в день переодеваться! — говорили коммунары. — Конечно, тогда ничего не сделаешь. Только и знаешь, что развязываешь да завязываешь ботинки!
Пришлось вводить строгие правила.
Удалось, наконец, добиться, чтобы, отправляясь в школу, ребята переодевались. Но уже к вечеру каждый ходил, как хотел.
Однако довольно скоро наступали перемены. Когда для клубов и столовых наша мастерская изготовила новую прекрасную мебель, заменившую тоненькие киевские диванчики, стало для всех очевидным, что эту мебель мы сможем привести в негодный вид в самый короткий срок. Наша санкомиссия очень легко провела на одном из общих собраний, запрещение входить в клубы и в столовую в рабочей одежде. Энергичные ДЧСК стали настойчиво приводить в исполнение постановление общего собрания.
— Фомичев, выйди из столовой!
— Чего я буду выходить?
— Ты в спецовке.
— Не выйду.
ДЧСК берется за блокнот. Фомичев знает, что кончится рапортом и выходом на середину на общем собрании, но я ему хочется показать, что он не боится этого.
— Пиши в рапорт, — говорит он. — Я все равно не выйду.
Тут приходит на помощь более решительный дежурный по коммуне:
— Не раздавать первому отряду, пока Фомичев не переоденется.
Этот ход сразу вызывает более выгодную для санкома перестановку сил.
Первый отряд отходит на тыловые позиции.
— Почему из-за одного Фомичева мы должны сидеть за пустым столом?
— Я не буду спорить с каждым коммунаром, — настаивает ДК. — Что вы, маленькие?
С ДК ничего не поделаешь, без его ордера обеда из кухни отряду не отпустят. И члены первого отряда нападают уже на Фомичева:
— Вечно из-за тебя возня!
Фомичев отправляется переодеваться.
К общему удивлению, число таких конфликтов среди коммунаров было очень незначительным. Зато пришлось немало повозиться с рабочими.
В дверях нашего «громкого» клуба — дежурный отряд. Один из дежурящих вежливо заявляет:
— Товарищ, нужно переодеться.
Рабочий принимает все защитные позы и окраски и даже рад случаю повеличаться:
— Как это переодеться? Что ж тут — для господ у вас или для рабочих?
ответ на удивление выразительный:
— Идите переоденьтесь и тогда приходите на киносеанс, — говорит дежурный.
— А если мне не во что переодеться?
Распорядитель прекращает спор и вызывает командира.
Командир — человек бывалый, много видевший, у него неплохая память. Он заявляет бузотеру:
— У вас на чистый костюм денег нет? А на водку у вас есть?
— На какую водку?
Не знаете, на какую? На ту, которую вчера выпили с Петром Ухиным.
Возле посетителя уже два-три добровольца из ближайших резервов, самым милым образом кто-то прикасается к его локтям, а перед его носом появляется винтовка молчаливо-официального дневального.
Впрочем, за последнее время таких столкновений почти не бывает. Мы забыли об этих спорах, никому не приходит теперь в голову вступать в пререкания с коммунаром, украшенным какой-нибудь повязкой. Для всех стало законом, что нельзя в зале сидеть в шапке, и если кто-нибудь забудет ее снять, со всех сторон раздаются возгласы:
— Кто это там в шапке?
Разговоры у дневального обычно возникают лишь с посторонней публикой.
Недавно какой-то посетитель вошел в помещение с папиросой. В доме курить запрещено. Вошедшему предложили бросить папиросу. Он швырнул ее куда-то в угол вестибюля под вешалку. Дневальный потребовал:
— Поднимите.
Посетитель оскорблен ужасно. Он не хочет поднять окурок.
— Нет, поднимите!
В голосе дневального появляются нотки тревоги: а вдруг так-таки повернется и уйдет, не подняв окурка?
Чрезвычайно интересно, что такие тревожные нотки удивительно быстро улавливаются всей коммуной. Этот ребячий коллектив перевязан какими-то тончайшими нервами. Малейшее нарушение мельчайших интересов коллектива ощущается как требовательно-призывный пожарный сигнал.
Не успели оглянуться и посетитель и дневальный, как несколько человек окружили место скандала.
Малыши, если они одни, не оглядываются по сторонам — они уверены, что через несколько секунд прибудут солидные подкрепления. Поэтому атака пацанов стремительна:
— Как это не поднимите?
Нарушитель закона что-то возражает. В это время где-то в конце коридора уже гремит тяжелая артиллерия — Волченко, или Фомичев, или Долинный, или Водолазский:
— Что там такое?
Посетитель спешит поднять окурок и растерянно ищет, куда бы его бросить.
— Правильно! А то никакого спасения от разных господ не будет.
— Какие же тут господа?
— А вот такие! Вам говорят поднимите, значит, поднимите. Без лакеев нужно обходиться.
В отношении к пьяным коммунары непоколебимы. Для них не существует разницы между человеком пьяным и даже чуть подвыпившим, только пахнущим водкой. Насчет спирта нюх коммунарского контроля настолько обострен, что малейший запах скрыть от них невозможно. Если возникло такое подозрение, посетителя выставляют из коммуны, хотя бы даже он и вел себя очень разумно и умеренно. Тут уж ничего нельзя сделать.
Коммунары — очень строгий народ. Я сам, заведующий коммуной, иногда с удивлением ловлю себя на мысли: «Хорошо ли я вытер ноги? Не получу ли я сейчас замечания от дневального, вот этого самого Петьки, которого я пробираю почти каждую пятидневку за то, что у него не починены штаны?»
В коммуне живет до полсотни служащих и рабочих, и никогда у нас не бывает пьянства, ссор, драк. Когда недавно из Киева к нам прибыла целая группа рабочих, бывших кустарей, на третий же день к ним пришел отряд легкой кавалерии нашего комсомола и вежливо попросил:
— Отдайте нам карты. Вы играете на деньги.
