уходил, если бы в это время я уже целый год параллельно заведовал коммуной им. Дзержинского, открытой ГПУ.
Я ушел в коммуну им. Дзержинского, потому что ГПУ всецело приняло мою систему, и мог работать там более эффективно. Само собой разумеется, что большинство горьковцев, оставшихся в колонии им. Горького, перебежали ко мне в коммуну им. Дзержинского (аплодисменты), так что с этой стороны ребята начало не потеряли.
В коммуне Дзержинского я ботал 8 лет. В прошлом году, после постановления ЦК партии о ликвидации беспризорности, меня командировали в Киев для руководства всей воспитательной работой всех колоний НКВД Украины. Всего там 14 колоний. Эта работа меня не удовлетворяло так как, сидя в одном месте в канцелярии, я чувствовал себя непривычно. Я привык иметь дело с живым материалом.
Сейчас я упросил свое начальство и мне дали колонию. В Киеве строится образцовая колония, которая должна быть чем-то вроде коммуны им. Дзержинского. Мы ходатайствуем, чтобы ей дали имя Павла Петровича Постышева. Меня это дело увлекает. Правда, опять придется с начала начинать, но мне интересно, какое теперь будет начальство. Я думаю, конечно, воспользоваться помощью дзержинцев.
Тут есть много записок о коммуне Дзержинского в Харькове. Если я начну рассказывать о коммуне Дзержинского, то вы и до утра не уйдете отсюда. Это, конечно, очень большое и чрезвычайно интересное дело. О нем в 2-х словах не расскажешь. Это та самая коммуна, которая, может быть слышали, производит лейки-фотоаппараты.
Коммуна Дзержинского прекрасно организована в смысле материальном. Прекрасное здание, живут они богато, но живут на свой отчет — от государства ничего не получают. Наоборот — они государству дают ежегодно 8 миллионов чистой прибыли. Производят они эти самые «ФЭДы». Завод у них, конечно, по сравнению с вашим, изящная коробочка, но производств серьезное. Требуется большая точность. Это ново и интересно для ребят, особенно оптическая часть требует страшно много всяких знаний, в том числе и математических.
Имеется у них 10-летка, все они оттуда выходят, получив полное среднее образование, и большинство из них уходит в вузы. Всего из коммуны Дзержинского только одних студентов в вузах сейчас — в Москве, Харькове, Одессе и т. д. — 86 человек. Кто не идет в вуз, выходит мастером высокой квалификации, обычно 6-го, 7-го, иногда 8-го разряда.
У них свой интересный быт, но в общем повторяющий ту же систему, которая описана в «Педагогической поэме». В коммуне этой есть и девочки, и мальчики.
Иногда спрашивают о судьбе героев «Педагогической поэмы».
Нужно вам сказать, что в книге почти все фамилии даны без изменения; кроме тех, относительно которых неловко было назвать фамилию — это те, которые попадались в воровстве и т. д.
Где они сейчас? Почти со всеми я имею связь, правда не регулярно, потому что многие уехали очень далеко.
Задоров полгода сидит в Туркменистане, где строится большой совхоз им. Сталина — он работает там инженером-мелиоратором. Остальные полгода он сидит в Москве и подготовляет свою деятельность на дело. Он работает здесь в каком-то научном институте.
Братченко я потерял. Он окончил ветеринарный институт и уехал с каким-то полком в Сибирь. Потерял его не только я, но и другие мои ребята.
Карабанов работает у меня, заведует Винницкой трудколонией НКВД им. Косиора. Он беспризорным не изменяет.
Работает в нашем ведомстве пом. управляющего Днепропетровской колонии НКВД Марк Шейнгауз, если вы помните из 3-й части моей книги, — такой мальчик с хорошими глазами. Ему такая работа также удается.
Бурун работает врачом в Ярославле.
Синенький недавно только вышел из коммуны Дзержинского и пошел в летчики.
Вообще в летчики ушло очень много народу — человек 30.
Митька Жевелий сейчас на штурманской работе в Арктике. Он окончил морской техникум в Мурманске.
Из девочек Оля Воронова — партийный работник в Полтаве и по-прежнему работает на селе.
Олешка Новиков — секретарь Райкома партии.
Прошли ведь сотни, а в книге я всех их не мог вывести. Были лица, которые имели не меньшее значение в колонии Горького, чем названные, и которые сейчас мне помогают.
Среди горьковцев существу большая, крепкая связь. В день смерти А.М. Горького я получил 9 телеграмм со всех концов Союза с выражением сочувствия мне. Эти телеграммы давали мне мои ребята. У них и сейчас еще существует такое стремление — устроить съезд бывших горьковцев. Это, конечно, очень трудно, так как отпуск они полу в разное время и очень далеко живут. Между прочим, сторонником такого съезда был и А.М., но так нам и не удалось его устроить.
Вершнев работает сейчас врачом в коммуне им. Дзержинского. Между прочем, очень интересная фигура, его все помнят и называют его по-прежнему Колькой. (Смех). С этим Вершневым был недавно такой случай: он работал главным врачом в больнице в Комсомольске на Амуре. Так нам врачей, умеющих воспитывать наших ребят, не хватало, то я приказал ему телеграммой приехать в Харьков в коммуну Дзержинского. Он подчинился беспрекословно, бросил Комсомольск на Амуре и приехал на новое место.
Колька этот вышел самым интересным человеком из всех. В свою больницу пол натирать он полотеров не пускает, говорит — вы мне напачкаете, и сам натирает пол. (Смех.) Хорош он, как врач, тем, что ни один беспризорный его никогда не обманет. Никакая симуляция для этого Кольки не страшна. (Смех.)
Расскажу вам один случай; это было во время одного из наших походов — «Дзержинка» каждый год выезжает, она прошла Кавказ, Крым, Волгу и что хотите. Во время одного из походов этот самый Колька пришел ко мне, притащил зав. Хозяйством и говорит:
— Что это такое, немытые груши давать ребятам? Тот смутился и сказал:
— Хорошо, будем мыть.
Но обиделся на Кольку не только завхоз, но и вся хозяйственная комиссия, которая считала, что мыть груши — это лишнее дело. Через полчаса этого самого Кольку притащили ко мне с немытой грушей, которую он ел сам. Колька говорил:
— Какое тебе дело, если я умру, ты за меня не ответишь.
Все равно, общее собрание совета командиров постановило: раз Колька нарушает дисциплину, обязательную для всех, дать ему 3 наряда. (Смех,) И вот Колька выполнял эти 3 наряда и лично убирал лагерь вокруг свое больничной палатки. Чрезвычайно интересный и симпатичный человек.
Спрашивают, где я работаю. Я руковожу сейчас 5-й киевской колонией, если кому нужно будет — пожалуйста. (Смех).
Собираюсь ли я написать книгу? Мне писать книгу очень трудно.
В колонии работать нужно как? Вставать в 6 часов и освобождаться от работы в час ночи. Поэтому приходится писать рядом с ребятами. Слово написал и 20 слов поговори. Собираюсь все-таки книжку о взрослых написать. Меня интересуют взрослые с той же воспитательной позиции.
У нас в жизни есть много чудаков, таких как будто странных людей, иногда и дураки есть. (Смех). Есть люди с мошенническими наклонностями, халтурщики, марафетчики, портачи. Очень интересно, как их воспитывает общество уже не в колонии, а в самой работе. Эта тема меня страшно увлекает.
Дурак, конечно, дураком останется, но одно дело — дурак в буржуазном обществе, и другое дело — дурак в советском обществе. Какое место занимает дурак в советском обществе? Как мы его перевоспитываем или, по крайней мере, нивелируем его глупость так, что она становится полезной? — Это чрезвычайно интересная тема, которая меня особенно увлекает.
Как я связан с педагогическим миром? Раньше я был очень связан, как вы знаете по книге. Были у меня противники, но большинство, в особенности члены партии, стояли на моей стороне, или, вернее, я — стоял на их стороне. Я считаю, что советская педагогика носится в воздухе. Тут не может быть двух мнений. Совершенно ясно и определенно, что нужно делать.
В настоящее время в НКВД я как-то совсем отошел от педагогического мира просто потому, что у нас
