выразительностью и силой звука:
— Ой, папа, ой, папочка! О-ой! Ой, не буду! Ой, не буду, последний раз!
Другой голос гремел более самостоятельным тоном:
— Красть? Коробка тебе нужна? Позорить… у… рыжая твоя морда!
Северяне замерли, многие побледнели, в том числе и Вася. Один из бойцов северной армии, тут рядом, в двух шагах, подвергался мучениям, а они принуждены были молча слушать.
Митя еще раз отчаянно заорал, и вдруг открылась дверь, и он, как ядро, вылетел из квартиры, заряженной гневом его родителя, и попал прямо в расположение северян. Руки его были судорожно прижаты к тем местам, через которые по старой традиции входит в пацана все доброе. Очутившись среди своих, Митя молниеносно повернулся лицом к месту пыток. Отец его выглянул в дверь и, потрясая поясом, заявил:
— Будешь помнить, сукин сын.
Митя молча выслушал это предсказание, а когда отец скрылся, упал на ступеньку у самых ног главнокомандующего, и горько заплакал. Северная армия молча смотрела на его страдания. Когда он перестал плакать, Сережа сказал:
— Ты не горюй! Это что! Это личная неприятность! А ты глянь, что на Мухиной горе делается!
Митя вскочил и воззрился своими активными, а в настоящую минуту заплаканными глазами на вершину Мухиной горы:
— Флаг? Это ихний?
— А чей же! Пока тебя били, они заняли Мухину гору. А за что это тебя?
— За коробку.
— Ты признался?
— Не, а он говорит: позоришь.
Вася тронул Митю за штанину.
— Митя, завтра на разведку в одиннадцать часов… идти. Ты пойдешь?
Митя с готовностью кивнул и произнес еще с некоторым оттенком страдания:
— Хорошо.
Отец сказал Васе:
— Это хорошо, что ты начальник разведки. А вот что ты побил Митю — это плохо. И отец его побил. Бедный хлопчик!
— Я его не бил, я его только повалил. И давил. Я ему говорю отдай, а он молчит.
— Это пускай и так, а только из-за такого пустяка не стоит: коробка! Ты этого Митю приведи к нам и помирись.
— А как? — спросил Вася по обыкновению.
— Да так и скажи: Митя, пойдем к нам. Да ведь он тоже разведчик?
— Угу… А как же коробка?
— Кандыбин не отдает? И сына побил, и коробку присвоил! Странный человек! И токарь хороший, и сапожник, и уже инструктор, зарабатывает здорово, а человек несознательный. Грязно у них?
Вася наморщил лицо:
— Грязно-грязно! И на полу и везде! А как же коробка?
— Что-нибудь другое придумаем.
Мать слушала их и сказала:
— Только ты, разведчик, смотри там, глаз не выколи.
— Ты другое скажи, — прибавил отец, — в плен не попадись, вот что.
На другой день Вася проснулся рано, еще отец не успел на работу уйти, и спросил:
— Сколько уже часов?
Отец ответил:
— Что тебе часы, если на Мухиной горе чужое знамя стоит. Хороший разведчик давно на горе был бы. А ты спишь!
Сказал и ушел на завод, — значит, семь часов. Его слова внесли в душу Васи новую проблему. В самом деле почему нельзя сейчас отправиться на разведку? Вася быстро оделся, ботинок теперь надевать не нужно, а короткие штанишки натягиваются моментально. Вася бросился к умывальнику. Здесь его действия отличались такой вихревой стремительностью, что мать обратила внимание.
— Э, нет? Война, или что, а ты умывайся как следует. А щетка почему сухая? Ты что это?
— Мамочка, я потом.
— Что это за разговоры! Ты мне никогда таких разговоров не заводи! И куда ты торопишься? Еще и завтра не готов.
— Мамочка, я только посмотрю.
— Да на что смотреть? Ну, посмотри в окно.
Действительно, в окно было все видно. На Мухиной горе по-прежнему реял флаг, казавшийся черным, а во дворе не было ни одного бойца северной армии.
Вася понял, что и в жизни разведчика есть закономерность, и покорно приступил к завтраку. О существе работы разведчика он еще не думал, знал только, что это дело ответственное и опасное. Воображение слабо рисовало некоторые возможные осложнения. Вася попадает в плен. Враги допрашивают Васю о расположении северной армии, а Вася молчит или отвечает: «Сколько ни мучьте, ни за что не скажу!» О таких подвигах партизан, попавших в плен, иногда рассказывал и Сережа Скальковский, и читал отец в книгах. Но Вася не только мечтатель. Он еще и реалист. Поэтому за завтраком ему приходят иронические мысли, и он спрашивает у матери:
— А если они будут спрашивать, где наши, так они и так знают, потому что сами вчера в наш двор пришли. И с трубой, и с флагом.
Мать ответила:
— Раз они знают, так и спрашивать не будут об этом, а о чем-нибудь другом спросят.
— А как они спросят?
— Они спросят, сколько у вас войска, сколько разведчиков, сколько пушек.
— Ха! У нас пушек ни одной нету. Только есть сабли. А про сабли тоже будут спрашивать?
— Наверное, будут. Только ведь ты не попадешься в плен?
— Тогда надо бежать! А то попадешься, и тогда будут спрашивать. А как они будут мучить?
— Да смотря, какие враги! Ведь эти самые южане не фашисты?
— Нет, они не фашисты. Они вчера к нам приходили: такие самые, как мы, все такое самое. И флаг у них тоже красный, и они называются красные, только южные.
— Ну, значит, не фашисты, тогда они мучить не должны.
— У них нету этого… Му…
— Муссолини?
— Угу… У них нету.
Таким образом, первая разведка была сделана Васей еще дома.
Когда Вася вышел во двор, там уже было некоторое военное движение. На крыльце у Сережи Скальковского стояло ярко-красное знамя, и вокруг него торчали бойцы и разведчики, пораженные его торжественностью. Сам Сережа, Левик, Костя и еще несколько старших обсуждали план атаки. Тут же во дворе вертелся Олег Куриловский и прислушивался к разговорам с завистью. Сережа спросил у него:
— Ну что, тебе разрешили?
Олег опустил глаза.
— Не разрешили. Отец сказал: можно смотреть, но в драку не лезть!
— А ты к нам в разведчики.
Олег посмотрел на окна своей квартиры и отрицательно завертел головой.
Костя Вареник начал собирать своих разведчиков. Митя Кандыбин сидел на бревнах рядом с Васей и был настроен грустно. Вася вспомнил совет отца помириться с ним и теперь внимательно рассматривал его лицо. Митины светлые глазки по привычке бросались то в ту, то в другую сторону, но личико у него было бледное и грязное, а рыжеватые волосенки склеились в отдельные плотные пучки и торчали на голове, как бурьян.
