душой ребенка такой же таинственный магический знак: iq = 88,5.
Но ЦК нашей партии вразумительно и просто сказал, что вся эта ерунда подлежит решительному изгнанию и что педагогическая работа должна строиться на таком начале, которое как раз не представляет никакого секрета, — на здравом смысле.
Здравый смысл сильно бьет по всем предрассудкам и отговоркам, по всем измышлениям ленивого и халтурного портачества. Включите ваш здравый смысл, товарищи родители, откройте ваши простые советские глаза, и вы сразу увидите, в чем дело.
Воспитательное дело трудное, но это прежде всего дело, деловая работа, доступная каждому взрослому советскому гражданину. Этой работой каждый родитель обязан заниматься и обязан сделать ее хорошо или отлично, как и всякую другую работу. Мало ли у нас трудных дел, однако мы не ищем для их совершения никакие секреты.
Надо до полной глубины продумать идею обязательности воспитательной работы, и тогда все станет ясно. Тогда станет ясно, что без постоянного, ежедневного внимания к делу, без размышления и воли, без сознания ответственности успех воспитания детей невозможен, как невозможен он при таких условиях ни в каком деле. Воспитательный долг родителя требует, чтобы вы не ограничивались одними мечтаниями и желаниями, чтобы вы именно работали, чтобы вы действительно воспитывали ваших детей.
А это значит, что с момента рождения до момента полной гражданской самостоятельности вашего ребенка вы ни на одну минуту не можете, не имеете право остановиться, забыть о вашем деле, что-то выпустить из виду, что-то сделать кое-как, что-то сделать легкомысленно, где-нибудь махнуть рукой и сказать: как-нибудь само сделается!
Это трудно? Это страшно? Это непосильно?
О, нет! Это очень большая радость! Это замечательно глубокое наслаждение!
Когда-то говорили мне некоторые инспектора Губнаробраза:
— Это, товарищ, непедагогично!
В то время я с непривычки пугался этого слова. А потом разобрал, что в нем если и есть кое-какое содержание, то исключительно комическое.
Как поступать «педагогично», инспектора, конечно, и сами не знали. Но они исповедовали веру в существование некоторой рецептуры, некоторых золотых приемчиков. А работа воспитателя им представлялась в таком виде: сидит воспитатель и во все глаза смотрит на ребенка. Ребенок шевельнул чем-нибудь, воспитатель должен реагировать, ребенок ударил товарища реагировать, ребенок украл — реагировать, но реагировать непременно «педагогично».
«Педагогично» вовсе не означало «целесообразно», а совсем другое. Это словечко означало, что и сено должно быть цело, и козы целы, и волки сыты, что никто не должен быть в обиде: ни ребенок, ни воспитатель, ни инспектор, что должны остаться в незапятнанном виде все принципы и идеи, что инициатива ребенка не должна быть подавлена, что после реагирования должны царить мир и гладь, и божья благодать. Фактически инспекторов и вообще вдохновителей все этой мистерии интересовали не ребенок, не тем более будущий гражданин, не воспитатель, не даже принципы. Их интересовал исключительно педагогический фокус: сделай вот так, чтобы никто ничего не заметил, а тишь и гладь и прочее чтобы из ничего получились.
И у многих наших родителей есть такая любовь к педагогическому фокусу. Ребенок в своем поведении ставит, так сказать, перед родителем более или менее коварную задачу, а родитель должен ее «педагогически» разрешить. А после этого ребенок должен быть доволен, и родители, и публика. Для выполнения такого фокуса требуется, конечно, соответствующая поза, и голос подходящий, и выражение лица.
Нет сомнения, дело трудное. Во-первых, фокусник — это все-таки мастер своего искусства: и ловкость рук нужна, и быстрота взгляда, и разные приспособления, а родитель привык поворачиваться довольно медленно. Во-вторых, дети иногда ставят перед родителями такие трудные задачи, что без привлечения консультанта из цирка они вообще неразрешимы. Поэтому фокусы всегда заканчиваются довольно печально. Папаша либо проделывает фокус настолько слабо, что публика требует деньги обратно, либо просто теряет «позу» и хватается за испытанный еще в Спарте педагогический снаряд — брючной ремешок. В последнем случае, разумеется, и родитель недоволен, и ребенок, и вообще получается во всех отношениях «непедагогично». Бывает, конечно, и так, что и фокус проделывается, а после его неудачи и ремешок принимает участие.
…Если даже вы, родители, напутаете, то в подавляющем большинстве случаев наша жизнь, наше движение вперед, наша молодежь выправят. Но не нужно по этому случаю особенно успокаиваться, товарищи родители!
В деле воспитания нет мелочей и нейтральных мест. То, что мельком проскочило сейчас, то, что ответило сегодняшнему дню нечаянной и быстролетной улыбкой, искоркой в глазах, игривой судорогой бровей, смотрите, лет через десять ошеломит вас наглым, назойливым смехом, масляным, пошленьким взглядом, развязкой и приторной мимикой!
В деле воспитания нельзя ни зубоскалить, ни фиглярничать, ни развлекаться. Пусть даже советская жизнь выправить большие и вредные искривления. Ну, а сколько все-таки потеряно, какие возможности брошены, какие силы завяли? Кто подсчитает?
Во многих семьях наше воспитание сильно шагнуло бы вперед, если бы родители взяли на себя труд поразмыслить о том, о сем. Вот просто сесть и подумать. Наш жизненный опыт настолько велик, наш революционный опыт настолько значителен, наша партия, наша печать, наша борьба столько дают нам указаний, что материал для размышления у нас предельно великолепен. Не нужно даже никаких дискуссий и наморщенных лбов. Я решительно отрицаю и проблему советской семьи, и проблему советского воспитания. Нет проблем, и нет темных мест, встречаются только ленивая мысль и непродуманное, случайное действие.
Можно ли нам чему-нибудь поучиться у буржуазной семьи, скажем, у нашей дореволюционной семьи? О, разумеется, многому научиться можно, многие детали старой семьи были сделаны хорошо. Семья эта обладала вековыми традициями, которые въелись в плоть и кровь каждого родителя и на каждом шагу заменяли для него размышление и возню с принципами. Традиции эти поддерживались силой постоянно действующего, придирчивого и безжалостного общественного мнения, настигающего и карающего свои жертвы почти механически.
Нужны ли нам такие традиции, такое всесильное общественное мнение?
Традиции иные, абсолютно новые, абсолютно точно вытекающие из новых форм нашего общества, крайне необходимы для нашей семьи. Но конечно, не для того, чтобы заменять размышления, ибо как раз размышление, сознательное отношение к жизни — само сделалось одной из прекрасных традиций в нашем обществе. Традиции нужны нам для того, чтобы направлять нашу мысль, чтобы она легче проходила по тем каналам, которые проложены великими основателями человеческого советского мира, чтобы самодуры, фокусники и безобразники с первого момента своих чудачеств чувствовали себя несколько связанными.
А общественное мнение у нас давно есть, и оно тем сильнее, чем больше в нашем обществе единства и настоящего советского патриотизма.
Кое-чему можно научиться и у старой семьи, но основная ее философия все же слишком противна нашему веку.
Была и еще одна заповедь, чрезвычайно важная:
«Не пожелай жены искреннего друга твоего, не пожелай дома ближнего твоего, ни села его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ни всякого, елико суть ближнего твоего».
Хорошо, что заповедь была составлена в старое время, список предметов довольно короток, нет в нем ни тракторов, ни океанских пароходов, ни железных дорог, ни пушечных заводов.
Но заповедь понятная: собственность неприкосновенна. При помощи батюшек, полиции и войск эта заповедь крепко втемяшивалась в головы искренних и ближних и соблюдалась замечательно честно: и волы, и ослы, и рабы сидели на своих местах, там, где было указано в купчих крепостях и других документах.
Несмотря, однако, на такую активную заботу о ближних, все же как-то не получалось, что
