Синицын: по вертикально торчащему бревну он ползет вверх и держит в зубах веревку. Воргунов поднял обе руки и закричал, насколько позволял ему кричать низкий, хрипящий голос:
— Куда ты полез? Куда тебя черт несет?
Синицын тоже смотрит сверху на Воргунова и тоже спрашивает:
— А что?
— Слезай сейчас же! Слезай, такой сякой, тебе говорю!
Бригадир девятой — Похожай — тоже сидит на верхних примостках и бузит:
— Пускай лезет! А то мы здесь до вечера провозимся. Он веревку привяжет и больше ничего.
— Да ведь бревно не укреплено! Бревно не укреплено!
— А куда ему падать? — спрашивает Похожай. — Мы, двенадцать человек, дергали, и то не падает.
Но спор не имеет значения. Синицын уже на верхушке бревна и привязывает веревку. Воргунов следит за ним немигающими глазами.
— Идемте, идемте, скажите что-нибудь. У меня волосы дыбом! Что они делают! Что они делают!
Губы у Дема дрожат, и смешно шевелятся пушисты усы. Воргунов посмотрел по направлению его руки и увидел картину, действительно волнующую: на деревянной крыше сарая стоят человек пятнадцать и поют:
— И туда! И сюда! И туда! И сюда!
Они ритмически раскачиваются, и вместе с ними раскачивается на слабых ногах вся конструкция сарая. Раскачивается все больше и больше, трещат ее кости, начинают выпирать сквозь деревянные бока какие-то колья и концы досок. Воргунов побежал и что-то закричал колонистам. Но поздно: здание сарая рухнуло, тучи пыли и древесного пороха взлетели вверх, раздался страшный сложный треск, и в этом порохе и в этом треске провалились, кажется провалились сквозь землю, все пятнадцать колонистов.
На секунда затихли их голоса, потом раздается смех, визг, обыкновенная возня мальчиков. Сарая нет, а на земле лежит плоская груда всякого деревянного хлама, и из-под нее один за другим вылезают колонисты. Дем схватился за голову, убежал. Воргунов остановился, достал носовой платок, вытер лысину. Мальчики все вылезли из-под обломков и, и все начали смотреть на следующий сарай. Маленький ушастый Коротак закричал что-то и выбежал вперед. Вот он уже на крыше сарая и торжествует. Воргунов теперь уже не кричит. У него спокойные басовые нотки приказа:
— Эй, на сараях! Какая бригада?
— Десятая, — отвечает несколько голосов.
— Где бригадир?
— Есть бригадир, товарищ Воргунов!
Перед Воргуновым стоит Илья Руднев, невинными глазами смотрит на главного инженера и ожидает распоряжений. Тем же спокойным басом Воргунов говорит:
— Черт бы вас побрал, что это такое в самом деле!
— А что?
— Вы бригадир десятой? Ваша фамилия?
— Руднев.
— В качестве заместителя заведующего я, кажется, имею право вас арестовать.
Глаза Руднева удивленно настораживаются:
— За что?
— Кто это вам показал такой способ разборки?
— А чем плохой способ? Уже третий сарай повалили. Еще два осталось.
— Я решительно запрещаю, понимаете, запрещаю!
Руднев умильно смотрит в глаза Воргунова:
— Товарищ Воргунов! Давайте уже и эти два повалим. Все равно.
— Я не разрешаю.
— Что там… два сарая!
— Вы еще возражаете? Отправляйтесь на один час под арест. Немедленно!
— Есть, один час под арест, — салютует Руднев и, обернувшись к бригаде, кричит:
— Перлов, прими бригаду, я выбыл из строя!
Коренастый, широкоплечий Перлов тоже салютует:
— Есть, принять бригаду!
Он немедленно отдает распоряжение по десятой бригаде:
— Некогда ворон ловить. Бери его штурмом!
Десятая бригада полезла на крышу. И Воргунов сдался: он положил руку на плечо Руднева и произнес жалобно:
— Руднев, голубчик, прекратите! Нельзя такой способ!
— А как?
— Руднев, прекратите немедленно, они же шатаются, уже шатаются!
— Да вы не обращайте внимания!
Но Воргунов наконец взбеленился. Он кричал, ругался, приказывал и добился-таки своего: десятая бригада слезла с сарая. Потом в совете бригадиров Руднев в порядке самокритики говорил:
— Конечно, у нас наблюдалась непроизводительная трата энергии: два сарая разбирали два дня, когда можно было повалить их за пятнадцать минут, если применить рационализацию.
В конце площадки восьмая бригада валит лишние деревья, чтобы расширить цветники перед новыми зданиями. Здесь тоже рационализация: Игорь и Санчо распиливают толстый ствол поваленного дуба, а Данило Горовой сидит на стволе и благодушествует. К работающим подошел Захаров, и Данило покраснел и обратился к нему с жалобой.
— Вот новый бригадир, Алексей Степанович! Работать не дает.
Игорь оставляет пилу и дает объяснение заведующему:
— Абсолютно необходимая мера, Алексей Степанович! В данной обстановке Данилу нельзя рассматривать как двигатель! Ни в коем случае. Данилу нужно рассматривать как пресс, принимая во внимание его вес и спокойный характер. Другой колонист не мог бы усидеть на месте, пока мы пилим, а Данило усидит.
— Угу, — Захаров кивает головой. — Правильно. А как вы используете другие качества Данилы?
— Следующее качество: вес. Видите, Данило сидит на этом конце. Данило, улыбнись! Нам легче пилить, потому что этот дуб такой проклятый, как схватит пилу, ничего иначе не выходит.
— А может, выгоднее было бы товарища Грохового использовать как дополнительную силу, тогда двое бы из вас пилили, а третий отдыхал.
— Абсолютно невыгодно. Пробовали: коэффициент полезного действия катастрофически падает.
Данило Горовой послушал-послушало и начал сползать со ствола.
— Ох, Алексей Степанович! Видите, внесли разложение в нашу трудовую семью!
Захаров засмеялся и ушел. Издали оглянулся и увидел: Игорь и Санчо пилят, а Данило сидит на стволе.
Всех бригад в колонии одиннадцать, и у каждой бригады ответственное поручение. И каждой бригаде должен уделить внимание Воргунов, и везде беспокоят его слишком «детские» темпы. За рабочий день накричится главный инженер, наволнуется, потом бредет к Захарову и говорит:
— Ну его… знаете… удивляюсь вам, как вы можете работать с этим народом!
А вечером Воргунов заскучал. Скучал, скучал, ходил между своими объектами, а потом не вытерпел, отправился в спальни. Пришел в девятую бригаду, сел на стул и сказал:
— Товарищ Похожай, вытащили то бревно?
— Какое бревно?
— А торчало такое… высокое.
— То, которое на углу, или то, которое возле литейного, или то, которое сзади?
Воргунов молча вытер лысину и успокоился:
— Ага… значит, три бревна, ну… бог с ними. А вы хорошо здесь живете. Чистенько и весело,
