уже не потому, что какая-то деревня дана боярину не только в кормление, но и под защиту. Не потому, что на той стороне полонянники - те, кто выживет - будут работать на врагов. Не важно, подойдет ли подмога. Просто - надо.
Мир потихоньку сужается, наливаясь непривычной краснотой. И одновременно куда-то пропадают цвета - странно, но факт. Такое черно-белое зрение в красных тонах, потом в красном же тумане.
Кто занимался рукопашкой в начале девяностых, наверное, помнит такое упражнение, как спарринг с завязанными у одного из партнеров глазами. В зале с полутора десятками одновременных поединков трудно что-то услышать - и через десяток пропущенных ударов, направление следующего начинаешь чувствовать. Странное ощущение - ты не видишь, просто ощущаешь, откуда и как сейчас прилетит, и куда надо ответить, чтобы достать. Никогда не добивался особых успехов в таких боях - середнячок в группе, не более. Сейчас всё по-другому.
Не знаю, откуда у меня клинок в второй руке. Не помню, когда стряхнул с неё щит, и почему. То ли изрубили, то ли еще что. Неважно. Вокруг нет людей - есть опасные направления ударов, есть убойные зоны, которые надо запятнать - точно знаю, с какой силой, но не знаю откуда это знаю. Всё это постепенно замедляется, и мои движения - тоже. Глаза не видят практически ничего, видит то ли разум, толи душа. Плевать.
Селим не знал, что мать звала его Димитром. Лет до восьми он откликался на это имя. Но после того, как подростка, уже изведавшего невольничьего рынка, из 'подай-принеси-отвали' в фруктовом саду, 'возвысили' - потащили в янычарскую 'учебку', никто и никогда так его не звал. Учебка сменилась подавлением бунта, потом походом, потом походы слились в одну бесконечную череду. Сипахи[2] носились обычно на флангах, победу добывали янычары. Залп, ружьё в левую руку, шамшир в правую.
- Алла! Алла! Алла!
Атакующего янычара можно убить. Остановить - нельзя. Можно было занять потерянные земли, завалив трупами немногочисленные гарнизоны, когда уходили основные войска. Можно подкупить пашу, перерезать снабжение войскам. Но от Персии до Туниса, даже гром небесный не вызывал такого ужаса, как рев атакующих янычар. Может быть, испанская пехота могла потягаться с ними в выучке, стойкости и мастерстве, но вряд ли какая еще. Осенними яблоками падали к ногам султанов Балканы, Греция, Валахия. Едва держалась Вена. Поэтому, когда к очередному мурзе приставили мелкотравчатого стамбульского чиновника и сотню янычар, чтобы султан получил в с ю свою долю добычи, крымчакам оставалось только улыбаться. Ну еще подкладывать дорогим гостям куски получше, упаси Аллах, недовольны останутся. Султан далеко, а дорогие гости - вот они. И разговор у них короткий.
Не удивился и десятник Селим, услышав:
- Татары похожи на воду. Она легко зальёт овраг, широко разольётся по ровному месту, но скала долго будет глядеть на нее свысока. Ты пойдешь с Каримом и его воинами. Ты проследишь, чтобы они не отступились от поместья, а взяли его. Чем лучше защищено поместье, тем лучше добыча. Султану не нужны глиняные горшки.
И вот уже третий день они осаждали небольшую крепостцу. У венгров Селим видел замки куда внушительнее. Но там были турецкие янычары и турецкие пушки, а не легкая татарская конница в набеге. Жаль, не удалось выбить ворота в первый день - обороняющиеся завалили их изнутри. И третий день Селим тратил, чтобы взять крохотное поместье. Заставить бы татар навалиться хотя бы на три стены - но слишком круты склоны холма, на котором стоит крепость. Ничего, защитников на стенах немного, нужно просто довести дело до конца.
- Бирджан, у тебя молодые глаза, что там за беспорядок? - Кажется, они начали делить добычу, не взяв крепость... нет, несколько человек упали... - Наведем порядок. Десяток, ЗА МНОЙ!
Ильчир был хорошим лучником. Очень хорошим, только бедным, как и весь род. Поэтому он не лез на стену среди такого же молодняка, а приглядывал за событиями верхом. Он не видел, как со стены соскочил воин с двумя саблями - смотрел в другую сторону. Когда вокруг быстро вертящейся фигуры начали падать сородичи, Ильчир успел выстрелить трижды. Потом в свалку вклинился янычарский десяток, и Ильчир перестал стрелять, чтобы не задеть своих. Он так старался разглядеть, что творится в свалке у стены, что не сразу услышал отчаянный крик сзади, промедлив больше секунды. За эту секунду выпущенная боевым холопом Феофаном стрела пролетела шестьдесят метров. Так что развернуть коня Ильчир не успел, упал со стрелой в спине. Подмога к русским всё-таки пришла.
Сто пятьдесят человек - немного по мерке Мировых войн, что первой, что второй. Для Османской империи, Ирана, или Китая - тоже не густо. Но в схватке за небольшую крепостцу у южной границы русских земель, полторы сотни поместного войска, ударившие в спину осаждавшим решили исход дела. В полном соответствии с традициями Голливуда, 'кавалерия из-за холмов' вылетела как козырь из рукава, с неширокой лесной дороги и нанесла татарам удар в спину. Сначала врага накрыло облаком стрел - не соревнования в меткости шли, а стрельба по площадям - 'в ту сторону', в толпу. Стрелки торопились посечь побольше врагов стрелами - пока никто не стреляет в ответ, пока часть конницы и все спешившиеся для штурма вообще глядят в другую сторону. А потом началось буквально избиение - копья и сабли собрали в тот день немалый урожай. Уйти не удалось никому.
Сначала вокруг стало просторно - никто не стремился достать по дурной голове, не бил в спину, не подставлялся в ударе. А потом я упал. Поскользнулся на чем-то липком, и буквально воткнулся в землю. Что-то не слишком мягкое попало прямо под голову, из правой руки выскользнула сабля, а потом наступила темнота.
М-да, повоевал - это вторая мысль была, как очнулся. Первую приводить не буду - вдруг среди читателей барышни окажутся. Кто я, где я? Тушка болящая, на лавке лежащая. Руки гудят, ноги гудят, к голове лучше не прислушиваться - оглохнуть можно. Лежу, пытаюсь глаза открыть. Правый открылся, левый упирается - дайте, мол, отдохнуть. Дожал саботажника, сфокусировал - вижу потолок надо мной деревянный. Стен не видно, а голову повернуть не получается. Так, теперь запускаем мозги - где там кривой стартер? Дыхательные упражнения срабатывают, правда не сразу. Кстати похоже, возвращается слух. Кто- то стонет неподалеку, кто-то сопит. Голос слышится - отнюдь не ангельский - 'потерпи мол, сейчас ужо'. Что там за ужо и кому делают? Пытаюсь повернуться к голосам.
Картина углем - средневековая стационарная хирургия. Агафий, сам с повязкой на ноге, штопает кого-то - не очень видно, кого. Как раз сейчас повязку накладывает товарищу по несчастью. Кстати, у меня-то с этим как? Сел, оглядываюсь вокруг - ну и себя, разумеется. Людская - был я здесь, точно. Покалеченных немного - семь человек. Ага, остальные значит или уже ходят, или их закапывать скоро будут. - Очухался, брате? А то лежишь пласт-пластом второй день, не знали уж, что и думать. Вроде, пляска ... битва, все соки из тебя выпила, не знал, встанешь ли? - Брате во пляске мечей... брате - дивно такое от бывалого воя слышать, Агафий. Давно не слыхал, прямо душу греет. Али есть еще белые волки в русских лесах? Выдаю по наитию, на старом сказе о посвятивших себя Небесному Воину, то ли сказке, то ли были. - После договорим. Агафий словно спохватывается, и начинает преувеличено усердно бинтовать раненого. - Ты, Олег, попробуй - ноги-то держат? С кузней твоей неладно - попалили её. Погляди, заодно пройдись - оно полезно, пройтись-то.
Не хочет он говорить при 'молодом' - Митрохе, который попадается на глаза, как запятая при расчете себестоимости DDP по коэффициентам. Ладно, дан приказ ему на запад - в смысле конкретно, слепой на ощупь различит, намекнули о разговоре после. Возможно, у кузницы - вернее, её пепелища. Это я вижу со стены - высоко сижу, далеко гляжу. Так, подгибающиеся ноги в руки - и за ворота. Ярыга Тимоха с непонятным выражением бороды вручает какой-то посох - похоже на обрубок оглобли. Выползаем - как же, дело всей моей жизни, можно сказать - ну, недолгой здешней - но ведь берет за что-то в районе паха. Сбоку пристраивается Василий, тоже в бинтах-лубках.
- Тебе-то куда подарки татарские пришлись? - Так в обе руки, да по животу. Одно и спасло -
