Первая из них свистнула над самой головой гнома, ударив точно в середину жучиного шара, и с легким звоном отскочила от панциря надкрылий. Шар дрогнул, покатился вперед, и тут на него вихрем налетел Двалин. Секира гнома ослепительно сверкнула, с хряском врезавшись в неподатливую плоть стеноломов. Шар мгновенно распался. Жуков-то, жуков — Хедин Отец Наш! — штук сорок, не меньше. Да и как деловито и сноровисто окружают!...
Эх, гном, гном, слишком рано вперед ты полез. Глядишь, я еще пару-тройку жучар подстрелил бы... а теперь только на копье вся и надежда. Никогда раньше не катались стеноломы шарами, никогда не нападали на людей в таком числе...
Аргнист едва успел на помощь Двалину. Копье старого бойца проткнуло самого шустрого из жуков, остальные расступились, словно опешив, и человек плечом к плечу с гномом приняли неравный бой.
Драка оказалась жаркой. Аргнисту пришлось бросить копье — стеноломы подобрались почти вплотную — и отбиваться топором. Сталь со звоном отлетала от синеватых надкрылий.
Снежные лоскутья побурели от щедро льющейся коричневой крови, жвалы их крошились о железо доспехов Двалина, рукава и полы куртки Аргниста мгновенно превратились в лохмотья...
Жуки нападали умело, стремительно, со всех сторон. Число их уменьшилось почти наполовину, но и силы Аргниста тоже иссякали. Твари бросались то справа, то слева, и с каждым разом уворачиваться становилось все труднее.
Дело было дрянь. В сердце змеей проскользнул холод смертной тоски. Нежто вот так, по-глупому, весной, из-за мальчишеского желания на ток глухариный сходить?... Двалнн тоже примолк — смекнул, видно, что тут все всерьез и дыхание надо беречь. Теперь лишь злорадно рычал, когда секирой очередного стенолома надвое разваливал.
Аргнист размозжил морду еще одной твари и вытаскивал ушедший в землю топор, когда у Двалина, похоже, терпение лопнуло, и он сделался если не настоящим берсеркером, то очень на него похожим. Гном взревел, как три тысячи пещерных василисков сразу. Забыв обо всем, он ринулся вперед, предостерегающий крик Аргниста пропал даром. А стеноломы, конечно, этому подарку негаданному очень даже обрадовались. И всем скопом навалились на Двалина со спины.
Как ни кряжист и коренаст был гном, однако и он не удержался — рухнул, погребенный под грудой синевато-стальных тел. Аргнист бросился было на выручку — другие стеноломы остановили. Грамотно, по всем правилам взяли в «клещи», так что пришлось топором отмахиваться, на месте без толку стоя...
И, наверное, стал бы этот бой последним и для не в меру отважного гнома, и для старого сотника, но в самый последний миг, когда вроде бы и надежды не осталось, свистнула откуда-то из сплетения сосновых ветвей нежданная белооперенная стрела. За ней вторая, третья, четвертая...
Они летели одна за другой, неведомый лучник выпускал их так ловко и быстро, что никто и глазом моргнуть бы не успел, а за первой белой молнией уже и следующая спешила. Стрелы эти с легкостью пронзали почитаемые непробиваемыми крыльевые панцири; не прошло и нескольких мгновений, как страшный ком распался, рассыпался синей окалиной мертвых тварей.
Двалин остался лежать ничком, неподвижный и окровавленный.
Все уцелевшие жуки с похвальной поспешностью бросились наутек. Краткое время спустя на поляне, кроме Аргниста и гнома, остались только мертвые стеноломы.
Хуторянин так и не смог уловить момента, когда их спаситель появился на краю поляны, — еще мгновение назад там застыли в недвижности сосновые ветки, а теперь, глянь-ка, у крайнего ствола стоит высокая стройная фигура в темно-зеленом плаще с прорезями для рук, длинный и тонкий лук странного белого дерева взят на изготовку.
— Эй, целы вы там? — голос полон тревоги, но чувствуется и еще некая внутренняя мягкость, столь несвойственная грубым и жестким местным охотникам. Незнакомец кошачьей поступью двинулся через поляну, склонился над Двалином, и лицо его тотчас вытянулось. — Проклятье! — Худо дело... Яд в раны попал... Торопиться надо!
Артисту и самому видно — плох гном, куда как плох, краше в домовину кладут. Шея, руки, ноги — все, что железом кольчуги прикрыто не было, стало сплошной раной, да еще и на глазах чернеющей. Хорошо, пальцы рук целы... Между колец доспеха с пугающей быстротой скользили алые струйки; стрелок отложил белый лук и склонился над Двалином.
Только теперь старый сотник смог как следует разглядеть незнакомца. Лицо правильное, чуть вытянутое, с высокими, хорошо очерченными скулами; от уха до уха аккуратная бородка курчавится, недлинная, темно-русая — девки такие любят. Брови срослись на переносице, а под ними холодновато поблескивают непривычно удлиненные глаза — серые, спокойные. Удивительно спокойные, словно и не было только что здесь кровавого боя, словно не хрипит у тебя на руках гном, кровью истекая... И где это ты только так стрелять выучился, парень?! И откуда это у тебя такие стрелы, что панцирь стенолома пробивают, словно гнилую рогожу?... И лук у тебя странный, хотя в Галене какого только заморского товара не встретишь.
Гном истекал кровью, глаза его закатились. В три руки стащили с Двалина сперва кольчугу, а затем залитую кровью алую куртку из кожи горной змеи. Незнакомец только присвистнул при виде жутких ран и споро взялся за дело.
Сперва добыл из сумки какие-то порошки и снадобья, но потом веко впавшему в забытье гному приподнял, губы сжал и все добро свое — в сторону. Ладони на окровавленную грудь гнома положил — пальцы длинные, тонкие, как только меч такими держит? — и по лицу гримаса боли прошла. Раз руками над ранами прошелся, другой, третий... Аргнист смотрел и чувствовал, как у него ум за разум заходит.
— Да ты никак колдун, парень? — с невольным уважением прохрипел Аргнист.
Глянь — а кровь уже остановилась, страшные раны на глазах затягивались, пугающий черный цвет исчезал. Видывал когда-то и Аргнист подобное — в Галене. Главный придворный чародей его величества Игнарона проделывал...
— Ничего особенного, — незнакомец проговорил устало. Пот со лба вытер. — Теперь твою руку давай глянем...
Целитель ловко вспорол лохмотья, оставшиеся от рукава куртки Аргниста. Рана вроде бы и небольшая, а успела и загноиться, и почернеть. В гвардии-то лечить стали бы просто — мечом чуть пониже плеча рубанули бы, да и весь сказ.
А тут... Диво дивное, да и только. Ладонь колдуна, не касаясь, над самой кожей прошла — и чудовищный нарыв тотчас прорвался, гной вскипел, словно вода в котелке, открылась здоровая розовая кожа...
— Вот и все. — Волшебник обессиленно сел прямо в снег.
— Позволь теперь мне помочь тебе, мастер. — Аргнист захлопотал вокруг своего спасителя. Заклятия творить — то дело не шутейное, всякий знает.
— Благодарю, мне уже лучше, — тот открыл глаза. — Но гнома в тепло нужно скорее... Иначе он, боюсь, не встанет больше.
— Вот устроил себе! Тьфу, пропасть! Храбрый, а дурак. Ладно, дотащу уж его как-нибудь. Но а тебя-то как зовут, мастер?
— Зови меня Эльстаном. — Волшебник с некоторым трудом поднялся. — А теперь — за работу!
Аргнист несколькими ударами топора снес пару молодых сосенок. На скорую руку смастерили некое подобие носилок, взвалили на них гнома и, сгибаясь под тяжестью ноши, побрели к хутору.
Домой добрались, когда уже совсем стемнело. По дороге почти не разговаривали: Аргнист знал, что волшебникам лишних вопросов задавать не стоит, а Эльстан тоже молчал.
— Вообще-то, у меня к тебе очень серьезный разговор, почтенный Аргнист, — возле ворот хутора волшебник нарушил молчание. — Мы поведем речь об Орде.
— Так что ж ты раньше молчал, досточтимый мастер? — удивился старый сотник. — Столько шли — вот и поговорили бы!
— Я следил за ее тварями, — последовал ответ. — С этими жуками — стеноломами, правильно? — мы бы справились, но, кроме них, там кружило немало бестий и похуже. Мне нельзя было отвлекаться.
— Ну, раз пришел говорить об Орде, отчего ж не потолковать, — кивнул Аргнист.
— Сам я с юга, — чуть быстрее, чем приличествовало уважающему себя могучему волшебнику, сказал Эльстан — С Рыцарского Рубежа. Был в братьях. Ушел. Теперь странствую один. — Он выпалил все это
