не сдержался — рот от изумления приоткрыл. Одна девчонка, Ярина, безучастной осталась — оно и понятно, Эльстан для нее пустой звук.
И рассказал Алорт все, ничего не утаивая. Правда, брата тоже не топил. Так повернул, что, мол, оба хороши оказались...
Помолчал хозяин. Щекой дернул.
— Ладно. Горе горевать нечего. Как случилось, пусть так и будет. О скорбном после поговорим. Я вернулся! Так давайте ж за возвращение мое выпьем сегодня вечером! Зима прошла, весна катит — все к лучшему!
...И — диковинное дело! — не стал хозяин ни Арталега вожжами учить, ни к Нивену засылы делать — мол, возвращай беглянку. Сыновья возмутились было — он на них шикнул.
— Довели девку? Вот сами теперь позор и расхлебывайте.
Молодицы хуторские — весна, кровь играет — к гному было прильнули, да только не тот стал гном, не тот. Всем от ворот поворот дал — оно и понятно. По Ярине-ведунье сохнет кователь. А та на него и не взглянет...
Услыхав, что Эльстан-воитель жив, Двалин едва не повредился в уме. Вот так так! Эльтара по этому чародею с ума сходит, полстраны обшаривает, чтобы только найти, а он, ловкач, уже с другой! Гном осуждающе покачал головой. Подобного он не одобрял. Раз уж ради тебя на смерть готовы, так цени уж хотя бы, Р-род-гар!
Уже на следующий день, скрепя сердце оставив Ярину на хуторе (какой-то бабе подошло время рожать, и ведунья оказалась очень кстати), отправился к Нивену. Аргнист дал гному одного из лучших коней со своей конюшни да четырех молодых парней — невместно лучшему кузнецу Лесного Предела в гости к соседу сам- друг приезжать, точно бродяге худородному.
Нивен впустил Двалина не сразу — верно, подозревал какую-то хитрость. Но Саату гном и спрашивать не стал — попросил вызвать Эльстана.
...Ну точно, он самый. Глаза, конечно, иными стали — да и неудивительно, от самой Костлявой с пирогов вернуться.
— Привет тебе, Эльстан-чудодей. Давненько не виделись. Я, как услыхал, сразу к тебе собрался. Ты же мне жизнь спас...
— И тебе привет, Двалин преславный. Видишь, как судьба-то прихотливо оборачивается.
Голос-то вроде б другим у Эльстана был. Или ошибаюсь я?
— Весть у меня для тебя есть. Ищет тебя, все силы на то преклонив, Эльтара-чародейка. Судьба меня с ней свела, и долго вместе ходили... Сильно она по тебе убивалась, дал бы ты ей знать о себе, что жив, а? Хорошая она, и жалко ее мне...
Помолчал Эльстан.
— А уверен ты, Двалин-кователь, что нужно ей про то знать? Что жив я? У меня теперь другая. И сын у меня есть. Так что пусть уж лучше думает... Эльтара (с трудом это имя ему далось), будто нет меня больше. И ты, кователь, мастер подземный, — не говори ты ей этого, коли судьба вас сведет!
— А ежели сам с ней столкнешься?
— Ну, уж за это не беспокойся. Не узнает она меня никогда.
Двалин потоптался еще — но не клеится разговор, не клеится... Видно, придется Эльтаре и впрямь оплакивать этого парня как мертвого. А он тут, в Лесном Пределе, живехонек! Вот ведь как дела поворачиваются...
...Боль была такая, что казалось — сейчас из нее вслед за ребенком вырвутся все внутренности. Женщины Эльфрана рожали всегда тяжело, но для Эльта-ры это стало страшной пыткой. Повивальные бабки, срочно добытые где-то Горджелином, ничем не могли ей помочь. Она должна была справиться только сама.
К раздирающей боли схваток прибавилось незнакомое жжение по всей коже. Непонятно, как могла чувствовать еще и его истерзанная принцесса, однако поняла, в чем дело, она сразу — уход Вниз мог начаться в любой миг. И теперь Эльтара думала только об одном — успеть вытолкнуть ребенка из чрева.
И она успела. Едва повитуха подхватила окровавленный комочек, воскликнула: «Девочка!» — и поднесла запищавшую новорожденную ротиком к груди Эльта-ры, как принцесса еще затуманенным от боли сознанием поняла — все, конец. С трудом поднявшиеся руки оттолкнули ребенка.
— У... уходи... — еле-еле выдавила из себя саойя. — Уноси ее... и сама... уходи... Никто... не должен видеть...
Повитуха взглянула в глаза Эльтары, истошно взвизгнула и, подхватив еще не обмытую малышку, метнулась к дверям.
Тело Эльтары изогнулось в жестокой судороге. Она, эта судорога, швырнула ее на пол, заставив биться и корчиться. На губах выступила пена, глаза ослепли. Ощущение было такое, словно ее варили заживо.
И, словно кто-то старался умножить ее и без того жуткие муки, сквозь зажмуренные глаза она видела, как лопается кожа, обнажается череп и алая плоть вскипает черными пузырями; этих пузырей становится все больше и больше, и вот они уже образуют бьющийся на полу бесформенный кокон. Туша вздувается всем сильнее и сильнее, ее поверхность перестает пузыриться, в стороны отделяются многочисленные щупальца, из пор начинает сочиться зеленоватая гнилостная слизь.
А потом боль внезапно стихла. А вместе с ней исчез видимый и слышимый мир вокруг. Осталось осязание, запахов принцесса не чувствовала тоже. Зато очень четки стали мысли окружающих живых существ — от самого Горджелина до крысы в подвалах. Благодаря им, этим мыслям, Эльтара почти могла «видеть», то есть воспринимать то, что видит в данный момент другой.
Ощущение тела практически исчезло. Со всех сторон что-то упруго пружинило — и все. Правда, можно было ощупывать все вокруг и тем самым находить дорогу.
Ей удалось отворить дверь и двинуться вниз по лестнице. Весеннего холода она не боялась — точнее, знала, что бояться не следует.
А перед нею летел ужас. Все обитатели Снежного Замка в страхе бежали — кроме лишь одного Горджелина. И Эльтара невольно почувствовала благодарность. Хотя, если разобраться, причиной всему ведь был именно он...
Зато теперь она могла торжествовать. Снежный Маг был потрясен. В его мыслях царили сумятица и хаос, а еще огромное, совершенно неожиданное для Эльтары чувство вины. Он раскаивался. Страшно раскаивался...
Поворот. Лестничная площадка. Эльтара знала, что отсюда начинается парадный спуск в нижние апартаменты. Она попыталась подтянуться, и тут щупальца подогнулись, она потеряла равновесие и, точно огромный мешок со слизью, покатилась вниз. Она натыкалась на что-то, что-то крушила на своем пути — красивые вазоны, точенные из горного хрусталя...
Боли она не чувствовала — боли телесной, плотской, Зато душа... «Зачем тебе это, зачем?! — кричали тысячи тысяч голосов прямо в голове Эльтары. — Зачем тебе это? Не лучше ли, если все это кончится? Горджелин, наверное, сможет... Один выпад — и все...»
Она скатилась вниз по лестнице и замерла, скорчившись, в луже тотчас натекшей слизи. Бока ее отвратительного тела вздымались и опадали, словно грудь человека, взволнованного долгим бегом. Она попыталась дотянуться до Горджелина... Безуспешно — сознание мага наглухо захлопнулось.
Надо уходить. Надо уходить. Ее захлестывали катящиеся со всех сторон валы отвращения и страха, страха и отвращения. Те, кто вчера с радостью слушал ее песни, кто внимал ее сказкам, сегодня в ужасе бежали от одного только ее вида.
'Но я же осталась прежней! Прежней Эльтарой! Почему?...
А то ты не понимаешь? Ты уродлива — и теперь никого не волнует, что у тебя внутри. Если бы не было так, никто не уходил бы Вниз у нас, в Эльфране...'
Это захлестывающее ее отвращение жгло, точно расплавленный свинец. И оно погнало саойю прочь, прочь из Снежного Замка, вниз по бесчисленным ступеням, мимо бросившегося наутек скелета (и он, бедняга, испугался!). И наконец она оказалась за воротами. Ей никто не препятствовал — как никто и не пытался задержать.
Мокрую кожу обжег порыв северного ветра, и Эльтара съежилась от холода. Ползти по колючей земле
