выходки. Одно знала точно – Максим не прав, приключение с Аксеновым тут ни при чем, просто вчера ей никто был не нужен. Каждый человек имеет право прийти домой, поваляться в свое удовольствие в ванне и хорошенько выспаться в свежей постели, так, чтобы его никто не трогал. Вот и все. А Максим по крайней молодости не понимает таких вещей и позволяет себе капризничать, бросив неотложные дела, в которых его некому заменить.
Когда Максим не появился и к концу дня, Ира потихоньку, стараясь, чтобы не заметила вездесущая Настенька (что ж, в ее профессии это только плюс!), собрала все бумаги с его стола и села их разбирать. Занятие это оказалось совсем неинтересным. Вроде бы ерунда – кому сколько книжек отвезли и сколько от кого получили денег. Но условия договоров со всеми разные – кто платит сразу, кто только после реализации, кто в рассрочку. Кто возвращает остатки через определенный срок, кто не возвращает до победного конца. Да еще книгообмен с другими издательствами… И хоть у Максима все разложено по полочкам, но разбираться во всем этом – такая тоска, аж зевота нападает и глаза слипаются! И отступать нельзя, нужно владеть ситуацией. Если Максим позволяет себе мешать дела и личные отношения в одну кучу, на него надежды мало, в любом случае придется теперь во все вникать самой. Настенька уже давно ушла домой, а Ира все раскладывала на столе бумаги, сама перед собой делая вид, что работает. Поэтому когда в приемной громко стукнула дверь, она обрадовалась и с облегчением вздохнула.
Наконец-то! Явился! Дошло до него, что по крайней мере надо толком дела передать, если уж не может справиться со своими детсадовскими обидами.
– Так и знала, что ты тут сидишь!
Ленка ворвалась в кабинет и с разбегу бухнулась на стул напротив Иры. Ее вид Ире совсем не понравился. Нет, она, как всегда, была безукоризненна. В пышно уложенной прическе каждый волосок строго лежал на своем месте, узкая, до колена, короткая серая юбка сидела как влитая, а шелковая бледно-розовая блузка, как и полагается, драпировалась нежно и легко. Но за столько лет Ира слишком хорошо изучила лучшую подругу и за красивым фасадом сразу учуяла отчаяние. Сегодня в самом простом Ленкином движении было слишком много напряжения, а ее взгляд слишком надолго задерживался на незначительных предметах, лишь бы не встретиться с Ириным.
– Что случилось?
Ира отодвинула на край стола все бумаги, оперлась подбородком на ладони и приготовилась слушать.
– Ничего, – все так же старательно прятала глаза Ленка. – Ничего особенного.
– Понятно, – вздохнула Ира и пошла в приемную.
Добыла в холодильнике пару тарелок с оставшейся после вчерашнего пиршества закуской, в Настенькином шкафу – фужеры и нетронутую бутылку коньяка. Удивилась, что купила вчера именно «Мартель». Ленка пьет только его, хотя это чистой воды причуды, хороший коньяк, он и есть хороший коньяк, как его ни назови и во что ни упакуй. Ира разлила и кивнула:
– Давай.
Ленка выпила, но опять напряженно застыла, не отводя глаз от яркой красной папки на Ирином столе.
– Понятно, – еще раз вздохнула Ира и налила по новой.
Снова выпили и замолчали, теперь уже надолго.
Что именно произошло у Ленки с этим ее Эдиком, Иру не интересовало. Да и скорее всего ничего особенного не произошло. Просто время от времени Ленку переполняло. Ничего удивительного, Ира не выдержала бы и дня такой жизни. Абсолютный вакуум любых эмоций таким плотным коконом обволакивал всегда любезного Эдика, что Ира всегда испытывала беспричинный, но самый настоящий страх, когда оставалась с ним наедине. Говорят, что у каждого человека есть свой «пунктик», свой более или менее глубоко запрятанный комплекс.
У Эдика не было ни единого «пунктика». По крайней мере Ира таковых не знает. И Ленка не знает, иначе бы не сидела тут с таким пугающе отсутствующим видом. К деньгам Эдик относился так, словно вечером можно спокойно нарисовать потраченную за день сумму. Детей у него не было и желания их заводить тоже, а Валерка не в счет. Честолюбием он не страдал – свои возможности и влияние, об истинных размерах которых можно было только догадываться, принимал как должное и лишний раз не демонстрировал. Было время, когда Ира надеялась, что его «пунктик» – Ленка. Но в таком случае разве Ленка сидела бы здесь с таким безнадежно-отсутствующим взглядом?
– Дура ты. Круглей не бывает! – рубанула Ира сплеча. Ей сегодня хотелось быть откровенной и подругу не щадить. Может быть, потому, что и самой ничего не ясно было в этой жизни и не помешало бы выговорится.
Ленка наконец-то подняла глаза, на самом дне которых при желании можно было разглядеть отблески эмоций. Первый успех воодушевил Иру, и она продолжила в том же духе:
– Дура. Это ж надо, Вовку, Вовку моего, который на тебя молился, пылинки сдувал, на руках носил, на какого-то… – Ира запнулась, но соответствующего эпитета придумать не смогла. – На какого-то Эдика променяла!
Это ж не человек, а пустая бочка, можно подходить и смело стучать – тук-тук. Бросила Вороненка, а теперь ходишь такая, что, глядя на тебя, повеситься хочется. И Вовка мой еле выжил тогда, до сих пор как на автопилоте, хорошо еще с девчонкой ему повезло, любит она его. В отличие от некоторых…
– Она второго ждет? – пошевелила одними губами Ленка, но Ира отлично все поняла.
– Ага, в сентябре. Недавно на УЗИ ходила, обещают двойню, – гордо сообщила она, точно двойня была ее личной заслугой. – И квартиру они скоро собираются большую покупать. И в Италию прошлой осенью ездили.
И девчонка она симпатичная, и Вовку любит, и дела у него в гору идут. А у Аленки способности оказались, в специальный сад отдали. С хореографией!
У Иры и еще нашлось бы что сказать о счастливой семейной жизни «ее Вовки», но и этим она уже добилась своего. Ленкины, в данный момент никакие не ведьмачьи, а самые обыкновенные зеленые глаза сверкнули слезами, кончик носа покраснел, и она разревелась, по-бабьи подвывая, да так, что и на улице наверняка было слышно.
Ира опоздала совсем немного – тихо, но верно и у нее потекли потоки слез и соплей. Она достала носовой платок, в одну половинку высморкалась сама, а другой вытерла Ленкин распухший нос. Налила опять и, не дожидаясь, пока Ленкины завывания окончательно затихнут, выпила без нее.
– Леночка, миленькая, ну ты же самая красивая, самая умная, самая талантливая. Ты же не у нас на курсе, а вообще самая лучшая. Таких, как ты, по пальцам можно пересчитать. Помнишь, как ты играла? Господи, как ты играла! Да если б у нас хоть одна такая актриса сейчас была, народ бы толпами в кино валил. Ты же мечтала о кино, я помню. А экзамены? Ты их как семечки щелкала.
Придешь на экзамен – выспавшаяся, свеженькая, первая получишь свою пятерку, а потом консультируешь очередь у двери. Все были уверены – если чего-нибудь никто не знает, то это знает Ленка. А влюблялись в тебя как? Все, скопом. Если кто и обращал на других внимание, так только от безнадежности. Я такое только в оперетте видела – героиня посреди сцены и толпа поклонников позади, соревнуются, кто первый успеет оброненный платочек подать. Я Марата Коломейцева недавно встретила, помнишь, высокий такой и худющий? Так он покраснел, когда о тебе спрашивал. Важный мужик такой стал, типичный банковский начальник, а покраснел… А как бабуси нашей сынок разводиться собрался, помнишь? Как она тебя уговаривала разъяснительную работу с ним провести, что разводом тут не поможешь. И Вовка мой тебя до сих пор любит. Я когда к ним прихожу, только об одном думаю – чтобы случайно тебя не упомянуть, а то у Вовки нерв заходится, а у девчонки его – глаза на мокром месте. Все тебя любят, а ты с этим… С этой жабой живешь, которой на все плевать, и на тебя в том числе! Вот!
Не понимаю я тебя, хоть убей не понимаю!
Ира выпалила свою обличительную речь, сплошь состоящую из вопросов и восклицаний, и переводила дух, а Ленка перестала наконец всхлипывать и задумчиво крутила в руках фужер с остатками коньяка на донышке. Любовалась цветом. Потом допила коньяк, аккуратно наколола на вилку кусочек семги, положила в рот, тщательно прожевала, хлюпнула носом, улыбнулась и заговорила. Если бы такая речь принадлежала Ире, она бы изобиловала эмоциями и интонациями, но Ленка уже пришла в себя и ироничным тоном противоречила самой себе.
