— Кто еще ее слышал?
— Только я один.
— Кто еще знает о ее существовании?
— Только Сара.
— А в полиции никто?
— Никто.
— А детективы, ведущие расследование?
— Я же сказал: никто.
— Почему я должен вам верить?
— Потому что я сказал.
— Вы предлагаете, чтобы я поверил человеку, готовому скрыть доказательства по делу...
— Эта пленка — пока не доказательство. Доказательством она станет только после того, как ее таковой признают. Пока что это просто запись разговора некоего мужчины и некоей женщины.
Эндрю слушал.
— Для того чтобы превратить ее в доказательство, — продолжал Майкл, — я должен вызвать в суд Сару. Без ее свидетельства ничего не выйдет. Как только я сообщу о существовании пленки, я обязан...
— Есть и другие пленки.
— Но никто не знает, что там записан именно ее голос.
— Вы же знаете.
—
—
—
—
—
— Никто никогда даже не поинтересуется, кто она такая.
— Почему вы так уверены?
— Потому что для дела ее личность не имеет значения. На тех пленках она всего лишь субъект. Нам она не нужна. По поводу тех пленок присягать будут детективы, которые вели наблюдение.
— Но вы лично ведь знаете, кто она.
— Это не имеет значения, — повторил Майкл.
—
—
—
— Я
—
— Она говорила, что вы записали ее на видеопленку.
— Ее там невозможно узнать.
— Значит, вы хотите сказать...
— Я хочу сказать, что вызову ее в суд только в том случае, если представлю в качестве доказательств коннектикутские пленки. Она пошла на свидание с магнитофоном, что автоматически делает ее осведомителем. Но если следствия не будет, то не потребуется вообще ничего представлять. Вы признаетесь по двум эпизодам...
— А вам какой резон во всем этом? Если вы можете засадить нас всех, почему вы готовы довольствоваться мной одним?
— Я не хочу, чтобы пострадала моя дочь. Если я вызову Сару, все выйдет наружу.
— Немного поздно думать об этом, а?
— Для нас всех немного поздно, — тихо сказал Майкл.
В комнате воцарилось молчание.
— Я готов пожертвовать большей частью дела только ради Молли... Чтобы моя дочь не пострадала, — повторил Майкл.
— И никаких других причин?
— Нет.
— Я вам не верю.
— Тем не менее. Вы признаетесь в двух эпизодах, я произношу небольшую речь, звучит приговор, вы получаете от двадцати пяти до пожизненного. И никто не узнает о существовании этой пленки. Ни моя дочь, ни ваши громилы. Что скажете?
— Я признаюсь в одном эпизоде. И срок буду отбывать в федеральной тюрьме.
— Нет. Вы отправитесь в Аттику.
— Тогда мы не договоримся.
— Значит, вы хотите, чтобы я использовал Сару?
— Вы ее уже использовали.
Они снова замолчали.
— Я признаюсь в одном эпизоде, — повторил Эндрю, — или подавайте материалы в суд. Когда присяжные узнают, что вы сделали собственную жену шлюхой, кто знает — может, я еще выйду из зала суда свободным человеком.
— А я-то думал, что вы ее любите, — пробормотал Майкл.
Эндрю ничего не ответил.
— Я не думал, что вы захотите подвергать ее всему этому.
Эндрю по-прежнему хранил молчание.
— Ну что ж, — сказал Майкл, — подумайте на досуге.
Он тяжело поднялся с кресла и направился к двери.
Эндрю остался в гостиной один. Он слышал, как за окном завелась машина, затем звуки мотора затихли в ночи...
Сон не шел к нему.
Он лежал на втором этаже, в большой кровати в главной спальне, слово за словом вспоминал весь разговор с мужем Сары и обдумывал единственный оставшийся у него выход из положения.
Разумеется, ее придется убить.
Во-первых, потому, что она еще раз его предала...
Но она так поступила ради дочери.
«К чертям ее дочь, — подумал он. — Она обманула меня, она пришла с магнитофоном. Это не случайность, а заранее спланированный шаг, направленный против меня! Предупредила мужа, что мы поедем не на прослушиваемую квартиру, а в какой-то ресторан»:
«В самом деле, дорогая? Нет проблем. Вот тебе маленький магнитофончик, и все будет в порядке».
Ее надо убить.
Позвони Парикмахеру Сэлу.
«Сэл, дружище, помнишь, что случилось с тем типом с Вашингтон-Хейтс, который всучил нам краденое кольцо? Ну так вот, есть похожее дельце».
Причем срочное.
Позвони ему прямо сейчас, чтобы ее пришили уже завтра утром, по пути в школу.
Сейчас же!
Ну, решайся!
Эндрю представлял его совсем другим.
Восемьдесят пять штук в год. Он ожидал увидеть жалкого неудачника.
Вообще-то довольно симпатичный парень. Сдерживал себя, Эндрю это заметил. Но руки дрожали.