В десять часов утра во вторник я позвонил Джиму Шерману.
Джим — один из двух владельцев «Зимнего сада». Это был высокий, довольно мускулистый мужчина. Лет ему было под сорок, но вот волосы его преждевременно поседели еще когда он был всего-навсего двадцатидвухлетним молодым человеком. Голубоглазый атлет, с кожи которого никогда не сходил темно- бронзовый загар, он очень старался создать себе имидж распутного пляжного плейбоя, хотя на деле Шерман был совладельцем ресторана, стоившего никак не меньше миллиона долларов и еще трех просторных квартир на престижном рифе Виспер — я слышал, что сдача их внаем приносила ему ежемесячно в виде дополнительного дохода кругленькую сумму в две тысячи долларов. Его компаньон Брэд Этертон был несколько постарше, лет ему было сорок пять — сорок шесть, его темные волосы заметно редели на макушке, а глаза были такими же пронзительно голубыми, как и у Джимма. Ростом Брэд был пониже, чем Джим, и одевался он не так вызывающе ярко как Шерман, и мягко говоря, вся совокупность характеризующих его качество послужила основой для того, что по городу поползли слухи о том, что он и Джим состоят в любовной связи, где Брэд является пассивным партнером, то есть ему была отведена роль женщины. Я не располагаю доказательствами того, действительно ли они являются теми, кем они считаются в глазах общественного мнения, и честно говоря, мне и вовсе нет дела до их сексуальных пристрастий. Когда Анита Бриант в своей злобной кампании против гомосексуалистов начала приводить цитаты из Библии, я перестал пить апельсиновый сок, который она же рекламировала на телевидении. Я знал, что Джим не появляется так рано в ресторане, поэтому я и позвонил ему домой, на престижный риф Фламинго.
— Алло? — пробурчал он в трубку, и я тут же понял, что мой звонок его разбудил.
— Джим, — заговорил я, — это Мэттью Хоуп. Извини, что я тебя так рано разбудил.
— Нет-нет, что ты, — быстро ответил Шерман, но я явно представил, как он пристально всматривается как раз в этот момент в циферблат часов, что стояли у него на столике у кровати.
— Вы наверняка уже слышали о Викки Миллер…
— Это ужасно, — ответил он. — Жутчайшее потрясение. У нас в ресторане вчера была полиция. Они все задавали вопросы. Боже, такая симпатичная…
— Да, — проговорил я. — Джим, я звоню тебе потому что знаю, что у вас с Викки должно было быть подписано что-то вроде контракта…
— Имеешь в виду ее выступления у нас?
— Да. Ведь у вас был контракт, правда же?
— Тебе это нужно для чего-то определенного?
— Нет-нет. Я просто хотел узнать, кто из юристов представлял ее интересы. У нее был адвокат?
— Да, был.
— А ты мне можешь сказать, кто это был?
— Какая-то фирма из центра города, а уж название-то у них было и просто в дюжину имен. Так, дай мне вспомнить… Джексон, Гаррис… по-моему так. Джексон, Гаррис, Кто-то, Кто-то и…
— А может быть Блэкстоун, Гаррис?
— Блэкстоун, Гаррис, точно.
— Блэкстоун, Гаррис, Герштейн, Гарфилд и Поллок?
— Да, вся эта компания, — подтвердил Джим.
— А тебе случайно не известно, кто именно там был адвокатом Викки?
— Очень сожалею, но этого я не знаю. Ведь все это было очень просто. Я вручил Викки экземпляры контрактов и попросил, чтобы ее люди взглянули на них, а через два дня она принесла их мне уже подписанными, — она прервался ненадолго. Теперь Шерман проснулся уже окончательно. — Мэттью, а как ты думаешь, кто это все устроил?
— Понятия не имею.
— Ее ведь забили до смерти, а?
— Да.
— Вот, сукин сын, — ругнулся Джим.
— Ну, Джим, — сказал я ему, — спасибо тебе за ценную информацию.
— Рад, что смог помочь тебе, — ответил Джим и положил трубку.
Я набрал номер Честного Эйба Поллока, с кем мне уже довелось разговаривать лишь вчера насчет одного из моих клиентов, собиравшегося купить винный магазин. Первое, что Эйб сказал мне в ответ на мое приветствие было:
— Ну поимей же совесть, Мэттью. Ведь на то, чтобы составить полную смету стоимости, требуется все-таки некоторое время.
— Я тебе звоню совсем по другому вопросу, — ответил я.
— Слава Богу, — сказал он, — но тогда давай, выкладывай все просто и доходчиво, не забывай, что еще очень раннее утро.
— Виктория Миллер, — начал я, — та женщина, что была убита в ночь на понедельник.
— И что из того?
— Я так понял, что ваша фирма просматривала контракт, который Викки Миллер собиралась заключить с «Зимним садом». На выступление там.
— Впервые об этом слышу, — признался Эйб.
— А ты можешь разузнать, кто из ваших занимался тем контрактом?
— Мэттью, а ты знаешь, сколько юристов работает здесь у нас?
— Сколько же?
— Да я даже сам не знаю, — ответил Эйб, — но поверь мне, что очень много. А когда тебе нужно все это узнать?
— Сейчас.
— Твое «сейчас» я как должен понимать: «сейчас — сей момент» или «сейчас — через десять минут», или может быть «сейчас — завтра утром»? Мэттью, ты все-таки потрудись оговорить сроки.
— Мне хотелось бы поговорить с ее адвокатом, Эйб. И если ты сможешь помочь мне найти его…
— Да что такого необыкновенного в этом концертном контракте? — Сам по себе он не столь уж и важен.
— А что же тогда?
— Важно, оставила ли она завещание или нет.
— Ты что, хочешь, чтобы я еще пустился и на поиски завещания? Поимей же совесть, Мэттью.
— Ты только выясни, кто из ваших представлял ее интересы, и тогда я уже стану надоедать исключительно ему, ладно?
— Подожди-ка, — сказал мне Эйб, — я оставлю тебя пока на линии, я не кладу трубку.
— Спасибо, поблагодарил я.
Я ждал.
Вошла Синтия с чашкой кофе для меня. На ней были темно-синие брюки в обтяжку, синие же лодочки на высоком каблуке и блузка нежно-голубого цвета. Я глядел на нее в крайнем удивлении; Синтия очень редко носила брюки в офисе, отдавая по большей части предпочтение юбкам, которые очень выгодно подчеркивали все достоинства ее стройных, покрытых золотистым загаром ног. Она поймала на себе мой взгляд.
— Что такое? — поинтересовалась она.
— Просто я несколько удивлен.
— А что, разве не хорошо?
— Да нет же, очень здорово, — поспешил успокоить я ее.
— Тогда в чем дело?
— Обычно ты носишь юбки…
— А это так, для разнообразия, — сказала она, передернув плечами. — А что, разве существует какой-нибудь регламент на этот счет?
— Нет, конечно.
— Ну ладно. А вот Фрэнк говорит, что я выгляжу просто потрясающе.
— А-а… так ведь они вообще ничего не понимает в женских ножках.
