и пошла к бару, чтобы снова его наполнить, затем подняла стакан, выпила, на этот раз без всякого тоста, и сказала: — Я думаю, мой брат отбирал на продажу некоторых из этих коров.
— Что заставляет вас так думать?
— Как-то вечером в начале октября прошлого года был телефонный звонок — это было задолго до того, как Джек въехал в свою квартиру. Я знаю, что это было в среду вечером, потому что на следующий день, в четверг, приехал заготовитель посмотреть стадо, которое мы уже загнали. Я подошла внизу к параллельному аппарату. На одном конце линии был Джек, на другом — человек с испанским акцентом.
Она снова выпила. По моим подсчетам, она уже справилась с четырьмя стаканами и приканчивала пятый. Удивительно, как ей удавалось четко соображать с таким количеством алкоголя внутри.
— Мужчина с испанским акцентом спросил: «Сегодня ночью?» Джек ответил: «Да». Мужчина спросил: «Сколько?» Джек ответил: «Пятнадцать по тридцать». Мужчина спросил: «В то же время?» Джек сказал: «Да» — и повесил трубку.
— Что вы поняли из этого разговора?
— Ничего — в то время, но я припомнила этот разговор после того, как Джека убили.
— И как вы его расшифровываете?
— Я думаю, они договаривались о скоте. По-моему, Джек собирался совершить налет на расщелину, отобрать пятнадцать больных или пустых коров и продать их по тридцать центов за фунт живого веса.
— Этому мужчине с испанским акцентом?
— Да.
— У вашего скупщика мяса для животных испанский акцент?
— Нет, Ральф флоридец до мозга костей.
— Значит, это был кто-то другой.
— Кто-то, кто хотел бы купить скот в темноте без лишних вопросов.
— Ваш скот клеймен.
— Да, но это не имеет значения. Никто не собирается никому задавать вопрос о том, откуда эти коровы, их просто продают дальше по цепочке. В штате Флорида клеймения не требуется.
— Как вы находите тридцать центов за фунт?
— На десять центов меньше, чем цена мясного фарша или мяса для животных. Эти коровы были украдены, мистер Хоуп, — они должны были быть проданы по более низкой цене.
— А сколько весили эти коровы?
— Восемьсот — девятьсот фунтов каждая.
— То есть что-то около двухсот пятидесяти с коровы.
— Двухсот пятидесяти — трехсот, где-то так.
— Умножить на пятнадцать коров…
— Я считаю, что он имел прибыль примерно три-четыре тысячи долларов. Только с одного стада, запомните.
— А вы говорите, стад пять?
— Пять стад. Я думаю, Джек доил их все — извините за шутку.
— Так вы считаете, он отбирал из всех пяти стад…
— Верно, и обеспечивал себе около двадцати тысяч долларов.
— Как он угонял коров с ранчо?
— Он воровал всего пятнадцать за один раз. Ему нужно было только дождаться, пока все уснут, и затем отпереть юго-западные ворота у расщелины. Его испанский покупатель въезжал и увозил их на рынок в трейлере с погрузчиком.
— И никто их не видел?
— В два, три часа ночи? Возможно, Джек посылал Сэма наблюдать за другой дорогой.
— Сэма?
— Ватсона. Это наш прежний управляющий, которого угораздило подцепить что-то и окочуриться. Примерно в это же время Джек переехал в свою квартиру.
— Неужели ваша мать не замечала, что пропадает так много коров? Пятнадцать из каждого стада? Кто-нибудь их считает?
— Каждую весну и каждую осень. Но кто считает, мистер Хоуп?
— Кто?
— Управляющий. А если Джек платил ему…
— Подделывал счет?
— Безусловно. Вы думаете, кто-то мог знать? Мать видела, что стадо коров выгоняют на пастбище, вы думаете, она знала точно, сколько их там?
— Ну, это звучит…
— Это звучит убедительно, признайте.
— Кроме одного, — сказал я. — Двадцать тысяч долларов, а не сорок.
— Двадцать только в октябре, — сказала она. — А что, если он проделывал это в течение долгого времени? А что, если он стал заниматься этим сразу после смерти отца? Мать не могла отличить хвост от рогов, он мог украсть у нее все ранчо, так она вела дела.
— Вы говорите…
— Я говорю, отец умер два года назад, на праздники Четвертого июля, через неделю после дня рождения Джека. Вот так. Если Джек начал воровать с того момента, как отца не стало, то есть прихватил осеннее поголовье в том году и весеннее и осеннее в прошлом году, то он имел три раза по двадцать тысяч. Ну, может, немного меньше. Может, он начал с малого, по нескольку коров за один раз. Даже так сразу видно, каким образом он мог накопить сорок тысяч, не так ли?
— У вас здесь масса предположений, — сказал я.
— У полиции есть что-нибудь получше?
— Даже если он занимался воровством, как это объясняет его убийство? Кто, по-вашему, убил его?
— Этого я не знаю. Его испанский партнер? Грабитель, который обнаружил, что он держит кучу денег под матрацем? Кто знает? Дело в том, что если он участвовал в угоне скота, это уголовное преступление, мистер Хоуп, за него могут дать пять лет тюрьмы. Джек должен был столкнуться с рядом довольно грубых типов, он мог попасть в любую неприятность, вот что я говорю. Но оставим в покое мертвых.
— Опять предположения?
— Верно, предположения. Но воровство коров — это не предположение. Я точно слышала по телефону, как он договаривался с парнем, у которого испанский акцент, снизить цену ниже цены мяса для фарша. И я знаю, что он имел сорок тысяч баксов на покупку фасолевой фермы. Такое количество совпадений невозможно, мистер Хоуп, я уверена.
Надолго воцарилась тишина.
Она посмотрела на часы.
Она улыбалась, глядя поверх стакана.
— Есть ли в этом доме спальня? — спросила она.
— Две, — ответил я.
— Почему бы нам не воспользоваться одной из них?
Я посмотрел на нее.
— Вам ведь хочется, да? — спросила она.
Я продолжал смотреть на нее.
— Я ошибаюсь? — Она явно дразнила меня.
— Вы слишком много выпили. — Я пытался сопротивляться.
— Истина в вине.
Я взглянул на часы, и в этом была моя ошибка.
— Ночь только начинается, — сказала она.
— Санни, — возразил я, — если бы вы были трезвы…
— Я мертвецки трезва. — Она встала, развязала пояс и сбросила кимоно, так что оно свернулось на полу у ее ног в спутанный клубок черно-белых японских иероглифов, и положила руки на бедра. — Вы не
