прошлую пятницу. Вспоминая Санни, я задумался, далеко ли от яблони падает яблоко, и снова задался вопросом, зачем пришла Вероника. Возможно, я избегал очевидного. Я, безусловно, был достаточно стар и достаточно искушен, чтобы принимать без вопросов полуодетую женщину, пьющую стаканами виски и говорящую мне, что не нужно отводить глаза в сторону. Но я никогда не тешил себя верой в то, что я неотразим для женщин; на самом деле лучшую часть своей жизни я провел, убеждая себя, что мог бы быть более привлекательным для противоположного пола. Многие знакомые женщины в моей тогдашней жизни были прелестны и возбуждали неосуществимые юношеские томления. На мгновенье у меня возникло чувство, будто я снова вернулся в Чикаго, тощий, прыщавый, потеющий и по-юношески пылкий. Но здесь, сейчас была Калуза, Флорида и знойная августовская ночь. Здесь, сейчас рядом была Вероника Мак-Кинни, полуголая, облитая лунным светом, и я, полностью одетый, смотрящий на буйную растительность, небеса, луну, бассейн, но только не на нее. Может быть, это как-то связано с ее возрастом, я по сравнению с ней был подростком.
— Вы проглотили язык? — спросила она.
— Просто думаю.
— О чем?
— О том, зачем вы пришли.
— Мне надоело. Кроме того, я вспомнила, что у вас есть бассейн.
— Ну ладно.
— Не пойму, почему вы так нервничаете. Если хотите, я оденусь.
Она вопросительно посмотрела на меня, я ничего не ответил. Она резко поднялась.
— Отвернитесь, — попросила она.
Я не отвернулся.
— Непослушный мальчишка. — Она стянула мокрые трусики и переступила через них. Затем взяла белое платье, натянула его через голову и разгладила на бедрах.
— Так лучше? — спросила она. — Не смотрите на меня строго и осуждающе, Мэтью.
— А я так смотрю?
— Конечно.
— На самом деле я рад, что вы пришли.
— Вы выглядите, безусловно, счастливым.
— Во всяком случае, я собирался позвонить вам утром.
— Да? Зачем?
— Я еще раз был у Лумиса сегодня днем.
Она удивленно подняла брови. Я колебался, должен ли я рассказать ей все. По-видимому, она не знала, что Берилла убили, и я сомневался, стоит ли говорить ей об этом. В то же время Лумис выдвинул встречное предложение в пользу клиента, который теперь мертв. Будут ли наследники Берилла, если они есть, настаивать на таком же решении вопроса? Я подумал, что надо действовать очень осторожно.
— Он сделал встречное предложение, — сказал я. — Он хочет, чтобы в возмещение ущерба вы выплатили ему пять тысяч долларов.
— Какого ущерба?
— Он заявляет, что его клиент потерял потенциальных покупателей.
— Да? Я уверена, что все окрестные леса полны желающими стать фасолевыми фермерами. Я надеюсь, вы послали его к дьяволу.
— Для этого я хотел сперва поговорить с вами.
— Тогда почему вы не позвонили мне?
— Мне помешало кое-что.
— Что же?
— Дела в конторе.
— Не возражаете, если я повторю? — спросила она и, не дожидаясь ответа, пошла в дом. Это уже было, подумал я. Что мать, что дочь. Та же восхитительная фигура, те же светлые волосы, те же голубые глаза, та же жажда. Она остановилась на пороге раздвижной стеклянной двери.
— Где здесь выключатель?
— Я включу, — сказал я и прошел в дом впереди нее. Я включил свет в гостиной, а потом освещение бассейна. Она вошла за мной в дом и осмотрелась, оценивая его.
— Симпатично, — сказала она. — Вы сами его обставляли?
— Здесь, вероятно, живет эхо.
— Что? — не поняла она.
— Я снял его с обстановкой.
— Очень симпатично. — Она направилась к бару. — Дом большой?
— Две спальни, — ответил я. — Моя дочь приезжает каждый второй уик-энд.
— Вы разведены? — спросила она, беря бутылку виски.
— Да.
— Я знакома с вашей экс-женой? — Она положила в стакан два кубика льда и щедро полила их.
— Ее зовут Сьюзен. Она все еще носит фамилию Хоуп.
— Нет, не знаю ее, — сказала Вероника и отвернулась от бара. — Ваше здоровье! — сказала она и выпила.
Белое платье облегало ее, и я полностью отдавал себе отчет, что под ним ничего нет.
— Не хотите присоединиться? — Она взглянула на меня.
— Не сейчас.
Она кивнула.
Она молчала, казалось, очень долго, потягивая свой напиток, глядя на ручей, в котором плескались рыбки, и, очевидно, собиралась с мыслями, прежде чем заговорить снова.
Наконец она сказала:
— Я многое передумала о Джеке в последние несколько дней.
Я промолчал.
— О том, как могло случиться, что кто-то пробрался к нему и заколол его.
Я опять промолчал.
— У моего сына был пистолет. «Смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра, который Дрю подарил ему на восемнадцатилетие, двадцать седьмого июня. Два года назад. Как раз перед смертью Дрю. Смешно, не правда ли? Мужчина Дрю дарит будущему мужчине Джеку главный символ мужества в день совершеннолетия, возможно потому, что сам он, измученный раком, уже видел знак смерти. Он умер через неделю после дня рождения Джека. Четвертого июля, ушел под блеск фейерверков. Это за тебя, Дрю, — сказала она и выпила. — Поразительно, но Джек научился пользоваться пистолетом. Вообще-то он ничего не стоил, когда занимался повседневными делами.
Я вспомнил, как она говорила мне о том, что ее сын никогда не мог научиться клеймить скот и ездить верхом, и допустил, что на ранчо учиться пользоваться пистолетом было просто еще одним повседневным делом.
— Он взял его с собой, когда переехал на Стоун-Крэб, — сказала она. — Полиция упоминала о пистолете?
— Нет, — ответил я.
— Мне они тоже ничего не говорили. Они дали мне подробнейшую опись того, что нашли в его квартире, вплоть до пары потных теннисных носков. Я думаю, они хотят защитить себя. А вы что скажете?
— Я тоже так считаю.
— Потому что это в порядке вещей, вы знаете. Полиция кого хочешь прижмет к стенке, даже и пожарных.
— В Нью-Йорке их называют «сорок воров».
— Полицейских?
— Пожарных. Мне это рассказал мой компаньон Фрэнк, он сам из Нью-Йорка.
— А вы?
