— Да, верно, — сказала она.
— Значит, это — ваша квартира…
— Да, до недавнего времени я там жила.
Они посмотрели на нее.
— Я недавно разошлась, — сказала она. — Я — то, что называют соломенной вдовой.
Клинг впервые слышал такое выражение. Да и Браун тоже. Поэтому оба решили, что так называется разведенная женщина. Век живи — век учись.
— Я отказалась от алиментов, — заявила она. — Зато забрала эти апартаменты и большую сумму наличными. На деньги купила вот этот домик и получаю две четыреста в виде ренты. Мне кажется, сделка неплохая.
Она улыбнулась. Они согласились, что сделка действительно очень неплохая.
— Скажите, кто-нибудь помогал вам вести дело? — спросил Браун. — Ну, скажем, при сдаче в аренду квартиры в той части города. Агент по сделкам с недвижимостью? Или, может быть, посредник?
— Нет. Я дала объявление в газете.
— И ответила на него именно Сьюзен Брауэр?
— Да.
— Я имею в виду — лично, сама, — уточнил Браун. — Написала? Позвонила?
— Да, она мне позвонила.
— Сама? Не кто-нибудь другой вместо нее? Это был мужчина, не так ли? Он позвонил?
— Да нет, это была сама мисс Брауэр.
— Ну и что же потом произошло?
— Мы договорились встретиться в квартире. Я показала квартиру, она ей понравилась. А потом мы договорились о ренте. Вот и все.
— Она подписала договор о найме?
— Да.
— На какой срок?
— На один год.
— И когда это было? — спросил Клинг.
— В феврале.
«Шустрый парень, — подумал Клинг. — Встретил ее на Новый год, а уже через месяц переселил в это гнездышко». Браун думал примерно о том же самом.
— Не знаю уж, что и делать теперь, когда она… Ужасная трагедия, правда? — сказала Брэкетт. — Я думаю, мне надо посоветоваться с моим адвокатом. С тем самым, что оформлял договор. Кажется, мне именно это надо сделать.
— Да, — произнес Клинг.
— Да, — подтвердил Браун. — Миссис Брэкетт, я хочу удостовериться, что мы получили абсолютно точные сведения. Правда, что вы сдавали квартиру непосредственно мисс Брауэр?
— Да. И каждый месяц она посылала мне чек. На этот адрес.
— Без посредников? — спросил Браун.
— Без посредников. Ведь это же наилучший способ, — сказала она и улыбнулась.
— Знаете ли вы кого-нибудь по имени Артур? — спросил Клинг.
— Нет. К сожалению, нет.
— А не знакомила ли вас мисс Брауэр с кем-нибудь по имени Артур?
— Нет. Если хотите знать, я вообще видела ее всего один раз, когда мы встретились на квартире. Ну, а все остальное — по почте. Впрочем, несколько раз мы перезванивались, когда она…
— О! И по какому же поводу?
— Она хотела знать, как работает одно приспособление… Знаете, в стене есть нечто вроде переключателя… Ну так вот, короче, она хотела узнать, какая комбинация у стенного сейфа. Но мне не хотелось ее в это посвящать.
— Она сказала, зачем ей понадобилось узнать комбинацию?
— Нет. Но я могу предположить, что ей что-нибудь требовалось положить в сейф, разве вы сами об этом не догадываетесь?
«Уж я-то догадываюсь», — подумай Клинг. А Браун мысленно уточнил: положить что-нибудь вроде двенадцати тысяч монет.
— Огромное спасибо за время, которое вы нам уделили, — сказал Клинг. — Мы это очень ценим.
— Выпьете еще лимонада? — спросила она.
Томас Мотт, мужчина довольно неопределенного возраста: не то перешагнул сорокалетний рубеж, не то к нему приближался. У него были жесткие седые волосы, глубоко посаженные карие глаза, и все лицо, казалось, было вылеплено из алебастра. Браун определил на глазок вес: килограммов пятьдесят пять, а рост — не более ста сорока… Стройный, худенький, в плотно облегающих черных джинсах, красном хлопчатобумажном свитере и плетеных шлепанцах на босу ногу. Он гармонировал с сокровищами своей антикварной лавки на авеню Дриттел, как танцовщик — с труппой русского балета. Браун решил, что он — гомосексуалист. Во всех его движениях сквозило нечто сверхсубтильное, сверхделикатное. Но на пальце красовалось золотое обручальное кольцо.
Клинг не смог бы определить ни названия, ни происхождения ни одной антикварной вещицы в лавке, хоть вздерни его на дыбу или медленно поджаривай на вертеле. Но он безошибочно определил, что находится в окружении предметов необыкновенной красоты. Полированная медь или дерево, отшлифованное до такой степени, что казалось покрытым своеобразной мерцающей патиной; крохотные часики, тикавшие, как цикады; величественные напольные часы, своим боем создававшие контрапункт тиканью; красивые штофы, красные, как рубины, или изумрудно-зеленые; ящички с серебряной филигранью, бронзовые светильники с абажурами, всех цветов радуги. Здесь царил покой, как в храме. Клинг чувствовал себя так, словно находится в старинном соборе.
— Да, конечно, я знаю ее, — сказал Мотт. — Позор, ужасающий позор — то, что с ней случилось… Такое милое, милое существо.
— Почему она заходила сюда девятого? — спросил Браун.
— Ну, знаете, она же моя покупательница. Бывала здесь постоянно, знаете ли.
— Но девятого было нечто особенное? Так? — спросил Клинг. Он подумал о тех восклицательных знаках: целых четыре штуки.
— Нет, нет, мне ничего такого не приходит в голову. Не помню.
— А я вам напомню: в ее календаре это было подчеркнуто весьма выразительно, — сказал Клинг.
— Ну-ка, дайте взглянуть, — произнес Мотт.
— Вы ее очень хорошо знали? — вступил в разговор Браун, чтобы отвлечь Мотта.
— В такой же степени, как многих других моих клиентов.
— И в какой же именно степени?
— Но я уже говорил, она бывала здесь довольно часто…
— И называла вас Томми?
— Все мои клиенты меня так называют.
— Когда она была здесь последний раз?
— По-моему, на прошлой неделе.
— Не в прошлый ли понедельник?
— Ну, я затрудняюсь…
— Ага, значит, девятого числа?
— Допускаю, что, может быть, и так.
— Мистер Мотт, — сказал Клинг. — У нас возникло предположение, что мисс Брауэр считала для себя очень важным приехать сюда именно в прошлый понедельник. Вдруг вы знаете — почему?
— О, — начал он.
«Сейчас расколется», — подумал Браун.
— Ага, теперь вспомнил! — сказал Мотт. — Это из-за стола.
