— Как насчет последнего места, которое он посещал?
Логан попробовал догадаться:
— «Терф'н Трэк»?..
Миллер с удивлением улыбнулся:
— Да, прямо в точку. «Терф'н Трэк».
Логан знал, что так и будет. Осталось доказать.
— Один из братьев Маклауд сказал мне: «Все знают, что не надо делать так, как сделал Джорди». Это было предупреждение. Хочешь что-нибудь добавить?
Миллер повертел в руке бокал с вином, поднял, и на столе заиграл хоровод из маленьких золотистых пятен.
— Ты знаешь, что у него были дела с местными букмекерами и на кону стояли приличные деньги?
— Ты уже это говорил. И насколько приличные?
— Двести пятьдесят тысяч шестьсот сорок два фунта.
Пришло время удивиться Логану. Это была очень приличная сумма.
— Зачем же они его убили? — Он пожал плечами. — Почему просто не покалечили слегка? Мертвый Джорди не сможет платить. Не говоря уже о том, что он был одним из парней Молка-Ножа. Я слышал, что Молку не нравятся подобные вещи.
— Да, рискованно, — кивнул Миллер. — Если ты наедешь на кого-нибудь из его парней без его разрешения, он обрушится на тебя, как тонна говна.
Сердце у Логана екнуло: меньше всего Абердин нуждался во вспышке криминальных разборок. Гангстерские войны в Гранитном Городе. То-то весело будет.
— Зачем же тогда его убили?
Миллер вздохнул и, отложив в сторону нож, ответил:
— Его замочили, чтобы каждый знал, что не надо делать того, что делал он.
— И что, черт возьми, это значит?
— Это значит… — Миллер обвел взглядом небольшую комнату. Короткий коридор вел в ту комнату, где они заказывали ланч, другой, в противоположном углу, вел в бар. Люди разговаривали, ели, пили, наслаждались уютом и покоем. И никто не обращал на них никакого внимания. — Слушай, ты знаешь, на кого работал Джорди. Такого человека дважды не подставляют, правда? Может быть, один раз получится, но если ты сделаешь это еще раз, у тебя наступят тяжелые времена. Понял, что я имею в виду?
— Мы уже об этом говорили!
— Да, говорили.
Миллер начал нервничать:
— Знаешь, как я оказался в этом солнечном сраном Абердине? — Он указал вилкой на окно, за которым их ждала мерзкая погода. — Почему ушел из «Сан» и очутился в этой… вонючей дыре? — Он понизил голос на последних словах, чтобы никто не услышал, как он обзывает Абердин. — Из-за наркотиков и шлюх.
Логан удивленно взглянул на него.
Миллер нахмурился:
— Да не в том смысле! Я готовил репортаж про крэк, который таскали в Глазго из Эдинбурга. Его переправляли через границу из Восточной Европы, внутри шлюх. Ну ты знаешь этот дедовский способ: наркоту пакуют в пластиковый мешочек, а потом — шлюхе между ног. Делают это, когда у нее месячные, и собака-нюхач наркоту не чует. Да если и почует, то все так смущены, что сказать ничего не могут. — Он глотнул вина. — Ты и представить не можешь, сколько крэка можно засунуть в мохнатку обычной литовской шлюхи. Целую кучу этого дерьма.
— И какое отношение это имеет к Джорди?
— Я уже подхожу к этому. Ну, я строю из себя Кларка Кента,[8] разгребаю говно, делаю охренительный материал. Меня номинируют на премию какие-то левоцентристские политические силы. Лучшее Журналистское Расследование Года. Контракты на книги, куча всего. Но ведь я выяснил и то, кто всем этим заправляет. И имя узнал. Того крутого мужика, который этим всем руководит, засылает к нам этих шлюх, нашпигованных наркотой.
— Я попробую догадаться: Малколм Макленнан.
— Два громадных урода схватили меня на Саучихолл-стрит посреди белого дня — бац! Затолкнули в большую черную машину. И вежливо объяснили, чтобы я забыл о статье. Если мне дороги мои пальцы. И ноги.
— И ты это сделал?
— А что мне оставалось, твою мать! — Миллер сделал большой глоток вина. — Не хватало, чтобы ублюдки отхватили мне пальцы поварским тесаком. — Его передернуло. — Молк-Нож сказал кому надо, и следующей новостью было то, что я уволен. И ни одна центральная газета не хочет меня брать. — Он вздохнул. — И вот я здесь. Пойми меня правильно: место здесь неплохое. Работа хорошая, на первой полосе дают много места, отличная машина, квартира, встретил женщину хорошую… Я к большим деньгам не привык, но сам понимаешь… И я все еще жив.
Логан откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на человека, сидевшего напротив него: костюм, сшитый на заказ, побрякушки золотые, шелковый галстук, — хоть Миллер и обосрался по жизни, зато пристроился в Абердине.
— Так вот почему я не увидел в газетах ни строчки про труп Джорди, без коленных чашечек, который бултыхался в гавани. Боишься писать об этом, как бы Молк-Нож не узнал?
— Если какая-нибудь информация о его бизнесе попадет на первые страницы газет, то все, прощайте, десять поросят, идите купаться в море… — Журналист махнул рукой, на пальцах его блеснули кольца. — Да, про него я лучше распространяться не буду.
— А зачем тогда ты мне это говоришь?
Миллер пожал плечами:
— Наверное, потому, что я журналист. Это не значит, что я аморальный, паразитирующий на чужой беде пидор. В смысле, я не адвокат или что-нибудь вроде того. Я социально ответственный член общества. Я даю тебе информацию для того, чтобы ты мог поймать убийцу. Я склоняюсь перед тобой, чтобы какие- нибудь уроды не оттяпали мне пальцы. А если дело дойдет до суда, ты, пожалуйста, разбирайся без меня — я уже буду в Дордоне.[9] Пара недель, эксклюзивная французская кухня и вино. И не буду отвечать на вопросы всяких уродов.
— Но ведь ты знаешь, кто это сделал?
Репортер допил вино и, криво улыбнувшись, сказал:
— Нет. Но если выясню, ты будешь первым, кто об этом узнает. И я не загадываю на будущее. Просто тебе легче будет.
— В каком смысле?
— Очень скоро ты об этом прочитаешь, — с улыбкой ответил Миллер. — Да и вообще, пора расходиться.
Встал из-за стола и начал натягивать на себя утепленное пальто.
— У меня деловая встреча с этим чуваком из «Телеграф», — добавил он. — Хочет сделать вставку на две полосы для воскресного приложения.
Сначала Дейнстоун был фермерской окраиной, как и многие другие районы Абердина, но от атак девелоперов он отбивался дольше, чем другие. А к тому моменту, когда бульдозеры начали утюжить зеленые луга, местные жители уже сплотились. Так что традиционные многоэтажки из железобетона с оцинкованными покатыми крышами здесь не появились. Наоборот, повсюду стояли светлые строеньица, крытые черепицей, между ними извивались дорожки, которые заканчивались тупичками. Как на всякой другой безымянной окраине.
В отличие от средней части города, где жилые коммерческие дома и муниципальные многоэтажки из серого гранита заслоняли солнечный свет задолго до заката, солнца здесь было в избытке, окна домов выходили на южную сторону, а сами дома стояли вдоль реки Дон. Единственным недостатком было то, что
